КЛЯТВОПРЕСТУПНИК.

Теперь, когда прошло почти пятьдесят лет, об этом рассказать можно, и я свою клятву молчать могу нарушить без ущерба для героини рассказа и её семьи. Итак, место действия – Ташкент, время – середина 50-х пршлого века, а я на ту пору – студент техникума. В шестнадцать лет все влюбляются, не миновала чаша сия и меня. Я не просто влюбился, а как говорят «втюрился по-уши», то-есть до состояния, когда совершаешь глупости и безрассудства во имя этой любви.
Моя любимая вместе с подружкой жила на квартире у древней, как мне тогда казалось, старушки. Мало того, эта старушка была ещё и вредной. Она сказала девчонкам
-- Денег я с вас брать не буду, но если в доме увижу хотя бы одного мальчика, мы с вами простимся.
В доме мальчиков она так и не увидела, но зато увидела меня на дереве, что росло напротив окон её дома. Там, в густой листве на сучьях, я свил себе гнездо и часами сидел на рваной телогрейке, любуясь в окно своей красавицей. Подсматривать, конечно, нехорошо и стыдно, но я ведь не подсматривал, а любовался своей богиней. Она и не подозревала, что вся её домашняя жизнь после занятий в техникуме, где она училась в параллельной группе, у меня проходит как на телеэкране, только без звука. Но зачем мне нужен был звук, если её голос я узнал бы и в тысячной толпе.
Помню, что слез с дерева и стоял перед ней красный, как варёный рак, и что-то лепетал, сгорая от стыда и смущения .Бабушка, конечно же, смекнула какая сила загнала меня туда, корысти в этом не усмотрела, и даже пригласила войти в дом. И девчонки, и я не ожидали такого поворота событий и потому поначалу робели и смущались, хотя я был не из робкого десятка. Шло время и очень скоро я освоился настолько, что уже не стеснялся присутствия хозяйки дома.
Звали её Анна Даниловна, а нас она называла «сударь» и «сударыни». Нас это смешило, но не обижало. Тем более, что она не скупилась на печенье и пирожки к чаю. А когда она узнала, что я детдомовец, сирота, и живу один-одинёшенек, то я стал в доме желанным и даже привилегированным гостем. Слушая мои рассказы о годах беспризорничества, о лишениях и приключениях, выпавших на мою долю в лихое послевоенное время, Анна Даниловна тайком промокала глаза кружевным платочком и всё норовила подсунуть мне кусочек побольше и послаще. Но когда она узнала, что мой дед по отцу со всем семейством загремел на Соловки, а отец как «сын кулака» оказался в ссылке на шахтах Караганды, то и вовсе стала опекать меня как родного. Даже предложила переехать из общаги к ней в дом.
. Соблазн жить рядом с любимой был велик, но я отказался. И случилось так, что однажды, когда девчонки уехали на каникулы к своим мамам-папам, Анна Даниловна оставила меня ночевать, не пустила в общежитие. Закрыв все двери на крючки и запоры, зашторив окна, она позвала меня в свою комнату и сказала:
-- Ты никогда и ничего не скрывал от меня, я восхищаюсь твоей честностью и люблю как родного. Хочу, чтобы и ты узнал обо мне побольше. Только ты, сударь, должен поклясться, что никогда и никому не расскажешь о том, что сейчас увидишь и услышишь.
После такого торжественного и таинственного вступления мне ничего не оставалось делать, как дать такую клятву. Могу с чистой совестью сказать, что клятву эту я сдержал.
Анна Даниловна открыла старинный огромный сундучище, поманила меня пальцем, и я заглянул внутрь. Сказать, что я был удивлён – всё равно что ничего не сказать. Я был почти в шоке. Боже мой, чего там только не было! Шкатулки разных форм и размеров, вазы и вазочки, коробки и коробочки, роскошные платья и множество альбомов. Всё это было похоже на то, что до той поры я видел только в музеях и в исторических фильмах о жизни царей и королей. Всё это богатство на фоне убогой мебели в комнатушке Анны Даниловны, при виде её простецкой одежды выглядело как роскошный бриллиант в куче навоза. Но когда она достала невероятных размеров альбом с золочёными крышками, когда щёлкнули золотые замочки-застёжки, и зазвучала мелодия внутри, я был в полной прострации.
«Украла!» - была моя первая мысль, - Поэтому и заперлась на все замки» - продолжал я накручивать детективный сюжет в своём воспалённом воображении. Но всё оказалось куда проще и круче любого детектива. Анна Даниловна переворачивала листы пудового фолианта, а я смотрел на прекрасно сохранившиеся фотографии, где прима-балерина Мариинского Императорского театра А. Д. К-ская была снята с Николаем Вторым, с королями и императорами Европы. Там же я увидел её с Львом Толстым, Шаляпиным, Чайковским. Будто во сне, с замиранием сердца, я глядел на лица, которые до этого видел лишь в учебниках истории и литературы. У меня просто в голове не умещалось, что вот эта сухонькая, вся в морщинках. с трясущимися руками старушка и есть та самая роскошная красавица-балерина, объездившая полмира, обласканная царями и королями.
Наверное, я был благодарным слушателем, вызывал доверие, и потому Анна Даниловна поведала мне свою биографию, о которой, будь у меня дар писателя, можно написать не один роман. Но суть сводилась к тому, что советская власть не позволила бы любимице царя, аристократке со знанием трёх языков, выпускнице Смольного института благородных девиц жить в СССР вольготно и радостно. И если бы после долгих и опасных мытарств она не оказалась в Ташкенте в начале 20-х годов, то сгинула бы где-нибудь в ссылке или в лагерной пыли. А могли и к стенке поставить.
Но и жизнь в Ташкенте, под чужой фамилией, без родных и друзей, без любимого искусства, в вечном страхе быть узнанной тоже была не сахар. Утешением и радостью был этот сундук, хранилище прошлого, памятник той безвозвратно ушедшей жизни. Время от времени она открывала его и в одиночестве, поливая слезами, перебирала эти вещи, разговаривала с ними, жаловалась им. О содержимом сундука не знал даже муж, погибший на войне в сорок втором году. Долгое время не знал и сын, родившийся в начале двадцатых годов там же, в Ташкенте. Замуж Анна Даниловна больше не выходила, работала в школе учителем музыки, пока годы и здоровье не обрекли её на участь советской пенсионерки. Но она не жаловалась, не проклинала советскую власть, не озлобилась и была твёрдо убеждена, что «на всё воля Божья».
Когда я спросил её, почему она так бедно живёт, владея таким богатством, она ответила:
--Здесь, в сундуке, моя судьба, а судьбой не торгуют. Вот когда умру, тогда сын пусть сам решает продавать содержимое или всё-таки сберечь. Ведь всё равно отберут и посадят.
К великому сожалению, я ничего сейчас не знаю о судьбе Анны Даниловны, её сына Алёши, с которым она меня тоже познакомила. Но хочется верить, что Алёша сберёг сундук, как память о своей необыкновенной матери, и что внуки и правнуки могут и сегодня гордиться ею. А я благодарен Её Величеству Судьбе за подаренную мне в юности встречу с такой необыкновенной женщиной.

Долгушин НД. Июнь 2004 года