За день до отъезда домой, в Италию,а августе 2010, мы решили посетить город Мукачево, один из важнейших и стариннейших городов Закарпатья. Поехали впятером: Света (моя подруга), я с мужем и наш друг с женой.
День выдался солнечным. Дорога в 40 километров показалась короткой, и мы в отличном настроении прибыли к месту назначения.
Реставрация и ремонт, который пару лет назад провели муниципалитетные власти, оказался удачным. Город посвежел и помолодел лет на 500. Его главное здание – старинная, внушительных рамеров, красивая ратуша, выкрашенная в густой голубой цвет, не только привлекала взоры, но даже как-то освещала весь центр. А то, что обе улицы, на стыке которых она стояла, сделали пешеходной зоной, прямо-таки приглашало к прогулке.
Беседуя, разглядывая и обсуждая, мы подошли к греко-католической церкви. Большая и строгая, имевшая от роду не менее 100 лет, она не закрывалась даже в советское время. И я хорошо помню, как мне хотелось тогда в неё заглянуть. Но... Тогда я была пионеркой...
Внутри церкви и в её садике было много людей. Шла служба. Мы постояли с минуту и двинулись дальше. Свернули налево, прошли пару шагов и наткнулись ещё на одну толпу людей, заполонивших дворик другой церкви.
Её я не помнила. Не было её раньше. Значит, очередное новое строительство. Интересно, какое? Но уже по лицам и одежде людей поняла, какое – православное.

«Придёт время, когда и закрытые храмы будут ремонтировать, оборудовать не только снаружи, но и внутри. Купола будут золотить как храмов, так и колоколен. Все храмы будут в величайшем благолепии, как никогда, а ходить в те храмы нельзя будет... Будет свободный въезд и выезд в Иерусалим для всякого человека. Но тогда старайтесь не ездить, потому что всё будет сделано, чтобы прельстить. Сразу начнётся гонение на иерусалимской земле... Из вас, чада мои, многие доживут до того страшного времен... Ещё раз повторяю, что ходить в те храмы нельзя будет и благодати в них не будет...» -- пророчество старца черниговского Троицкого монастыря Лаврентия (1868-1950)

Тут уж я не выдержала. Что-то потянуло меня в неё зайти. Хотя... меня совершенно не тянуло туда заходить. Но... Как приказали, что-ли?...
Предупредив друзей и получив от них отказ меня сопроводить, я одна направилась ко входу. Сквозь толпу невместившихся туда верующих.
И пока шла, настраивалась. Потому что хорошо знала, что меня там ожидает...
Зашла. Переждала первый удар тёмной волны, которая рухнула на меня из зала, как цунами биотоков горя, слёз, слабости, никчемности и неприкаянности, я твёрдо пошла к алтарю.
И тогда сотни глаз упали на мою душу.
Признаюсь. Это было на пределе. На пределе моей защиты. На пределе.
Но я шла вперёд. Мне необходимо было посмотреть в глаза-душу этих откормленных, разнаряженных пастухов стада страдания, которые нараспев и высокомерно что-то читали. Но когда всё стадо стало креститься и вслух, хором, невнятно повторять заученные слова спасения, а я просто продолжала идти вперёд....
Этой волны ненависти, отторжения и отвергания, которая была лишь приправленна малой толикой просто тёмного осуждения, добавившейся к той, предыдущей, состоявшей, практически, только из одной боли, я уже не выдержала.
Остановилась. Остро посмотрела в глаза одному из пастырей, ужаснулась тому, что в них увидела, и повернула обтратно.
И....
Эта девушка стояла на коленях. На голых коленях на ледяном каменном полу. Её глаза, тускло блестевшие и никого невидевшие, были направлены куда-то вперёд, поверх спин и голов перед ней стояшей толпы. Сложенные в молитве руки, казались сложенными древками оборванных стягов души. Чёрные волосы, собранные под непрозрачный платок, туго повязанный, обрамляли бледный, с первыми морщинками лоб. А всё её естество источало такое удушающее отчаяние, что я остановилась, как вкопанная. Прямо напротив её. И через пару секунд наши глаза-души встретились.
Вот сейчас сижу и вспоминаю этот мгновенный, искровый, контакт. Как я, всей моей душой тогда кричала, шептала, взывала:
«Встань! Встань с колен. Встань! Ты же Человек. В тебе самой есть все эти солнца и все Боги, которых ты ищешь во вне. И никогда не найдёшь. Найди их в себе! Найди! И поверь в них. И встань!»
Недоумение. Вопрос. Испуг. Стыд. И она отвела глаза.
Я посмотрела вокруг. Такие же незрячие, тусклые глаза. Только ещё и ненавидящие или просто открыто осуждающие меня. Платочки, рабские стойки, поклоны, бубнящие что-то губы, ещё колени и – на всех, -- какая-то тоже рабская, даже если и дорогая одежда....
Я выскочила из церкви. Выжатая, опустошённая, ошпаренная всем увиденным и прочувствованным там...
Почти подбежала к мужу. Он мирно разговаривал с нашим другом....
--- И для кого же я пишу?!, -- вылеснулось из меня -- Для кого?! Для этих рабов?! Для этой непроницаемой тупости во плоти?! Для потомственно одураченных, закабалённых в беспросветную слабость людей?! Ох, если бы вы видели их глаза. Если бы вы видели глаза той девушки!, --- и я, не дав мужу и рта открыть, ещё раз взорвалась -- ВСЁ! На хрен мне всё это надо! Хватит! Не слышу и слышать больше ничего не хочу! Ни Бога, ни Дьявола, ни зиму ни лето! Силы Све-ета!, - я ухмыльнулась, -- прощайте!
И не дав мужчинам даже отреагировать, быстрым шагом пошла к женщинам. Всё, абсолютно всё во мне ещё бушевало кипящим льдом...
И тут....
Зазвонили колокола. Нет, не православной церкви, а той первой, католической. Зазвонили мощно, покойно и утверждающе-высоко!!!
-------- Ну, если ты никого больше не слышишь, то тебя-то, как видишь, слышат, --мягко сказал друг, поравнявшись с нами.
--------Случайность., -- бросила я, всё ещё не остыв.
Дойдя до конца улицы, мы снова свернули налево и вскоре опять поравнялись с католической церквовью. Римо-католической. Тоже старинной и строгой. И тоже работавшей в советское время. Но служба здесь, отродясь, велась на венгерском языке.
Не знаю, почему, но я решила заглянуть и в неё. Как толкнули меня туда, что-ли.
Я вздохнула, внутренне сжавшись. Готовилась к следующему удару.
Зашла. И...
Растерялась!
Тихо и спокойно шла служба. Люди, стоявшие в проходе, дружелюбно посторонились, освобождая мне дорогу. Верующие, хорошо и со вкусом одетые, без единого платка на головах, чинно сидели на лавках.
Пройдя вперёд по проходу, я тоже почувствовала взгляды. Но -- другие взгляды! В них было любопытство, или беразличие, или просто непонимание.
Всё.
А встретившись с глазами священника, ведущего службу, -- пожилой, худощавый мужчина, -- я развернулась и тихо вышла из церкви.
В его глазах я увидела непередаваемый словами покой. И человеческий ум. И какое-то странное, убаюканное верой благородство...
Я была потрясена....
И ещё раз убедилась в том, почему только Русь всегда называли многострадальной. И окончательно убедилась в том, почему «они», даже простой народ «они», всегда жили, живут и будут жить лучше.

И всё-таки, всё это значит и другое. И другое... Что?
«А!, -- махнула я внутренне рукой, -- Что бы оно не значило ещё, но я должна писать дальше!».
И тогда опять зазвонили колокола. Красиво, торжествующе, силой наполняюще...Той самой, венгерской церкви...
-------- Что, скажешь, опять случайность?, -- улыбнулся друг.

Мы уезжали из Мукачева. И снова, снова зазвонили колокола!
----------Ну вот. И колокола ратуши – куранты, опять случайность?, -- засмеялись мои друзья.

А когда мы переезжали границу, когда уже заканчивали таможенный контроль, во всю свою чугунную славу, зазвонили колокола уже венгерских приграничных церквей.
И прекратился дождь. И выглянуло свежее, умытое августовским дождём, солнце.

Отрывок из третьего тома моей Книги Исповедь.
А что это за книга?
См. здесь:

www.tajvitum.com