ОБЩЕЛИТ.COM - ПРОЗА
Международная русскоязычная литературная сеть: поэзия, проза, критика, литературоведение. Проза.
Поиск по сайту прозы: 
Авторы Произведения Отзывы ЛитФорум Конкурсы Моя страница Книжная лавка Помощь О сайте прозы
Для зарегистрированных пользователей
логин:
пароль:
тип:
регистрация забыли пароль

 

Анонсы
    StihoPhone.ru



Добавить сообщение

Игра в побег

Автор:
Автобус медленно полз в гору, все медленнее и медленнее, одышливый мотор задыхался, и казалось, что на самом верху он совсем заглохнет, и мы покатимся назад, все быстрее и быстрее, в разрывающую сердце непредсказуемость... Я очнулась от этой головокружительной мысли и осмотрелась по сторонам. На окнах болтались грязные синие занавески, норовя попасть в лицо. За ними – леса, леса и домики. Какой игрушечной кажется чужая жизнь уже на небольшом расстоянии! Чистенькие уютные домики, ухоженные дворики с эстетичными кустами цветов, аккуратные огороды, на которых совсем не растут сорняки. А когда ты внутри этого красивого мирка, то там, наверное, как в моих буднях, пыль, навоз и бессильный труд поддержания иллюзии.

На переднем сиденье полуразвалилась молодая кондукторша, между короткой майкой и слишком узкой юбкой свисает жирная полоска живота. Невероятно жарко. Набитый автобус плавится и потеет. Сельская молодежь едет в город на работу или для развлечения, бабки – торговать на базар. Запахи косметики и тел смешиваются с невыносимой вонью хлева и прокисшего молока.

Впереди - дорога без обязательств и без цели. И еще сколько часов - восемь! - до темноты. Вернусь я, конечно, в темноте. А может, утром. И может, пьяной. Впрочем, разве это предел, на котором рвутся нити ответственности и каждодневных обязательств, - но еще не порвались окончательно, и ты возвращаешься в повседневность как в милый сердцу дом? А если сесть на любой автобус на автовокзале и уехать неизвестно куда? Благо, денег хватит. Видишь, вот оно, твое волшебное и таинственное путешествие, ненавязчивое повествование за окном, и незнакомый город сразу делает неправдоподобным сном то, что было твоей жизнью несколько часов назад. И нить натянута до предела. Еще немного - и ты сорвешься в пропасть невозвратности, и вечная рана в душе - как они там? ведь ушла не попрощавшись, - и вечная романтика оплакивать то самое дорогое, убитое своими же руками... А что, звучит заманчиво. Как говорила одна моя подруга, любовь - это не постель, а пропасть. Только, добавлю, пропасть следует вырыть собственноручно. И что одинокие вечера, что невозможность клеить разбитое? - когда знаешь, что это не обстоятельства, это ты тот герой, пробивший дыру в собственной голове. А может, ты скажешь: насравший в углу своей комнаты.

Солнце нашего брака почти в зените, и мы стоим под его безжалостными лучами. Нечем укрыться от обличающего света, упали одежды романтики, обгорела кожа отъединенности. Солнце сжигает наши дорогие воспоминания. Дай мне немного тени, Господи, дай мне забыться, опьянеть, отравиться, поверить.

Однажды, когда тебя не было дома, ты уехал «купить денег», как называют это наши дети, начался мелкий, невыносимый холодный дождик. Он шел сутки и шел еще. Наполнялся тазик, поставленный на чердаке, там, где крыша протекает. И отчего-то меня придавило тоской и отчаянием. Дети спали днем, а я боролась с желанием уйти и навсегда закрыть за собой дверь, брести по этому дождю неизвестно куда, ехать на попутках, мерзнуть, мокнуть, голодать и скитаться. Почему я этого не сделала? Из трусости или из-за любви? Или, неужели, это одно и то же?

Рядом со мной сидит тетка, села в райцентре. Она как раз в том возрасте, когда свою кошку начинаешь любить больше, чем осточертевшего мужа и взрослых детей, которые успели разочаровать тебя, пойти по плохой дорожке или забыть родную мать. Любимая кошка топорщит усы из пестрой сумки.
- А куда едет рыжая красотка? - как и другие, я любопытна.
В ответ слушаю длинную историю тяжелой кошачьей жизни. Мурочка недавно родила. Вообще-то, ей нельзя было рожать, узкий таз. Но не уберегли... В поисках любви Мурочка выбросилась с пятого этажа. И нашла. Не могла разродиться, пришлось вызывать ночью ветеринаров и делать кесарево сечение. Теперь Мурочка едет в город на стерилизацию.
Делаю сочувственное лицо. На самом деле я не сочувствую кошкам, и если кто-то обращается с ними плохо, мне тоскливо не от жалости к ним, а от отвращения к людям. Больше нечем поддержать разговор.

Я еду в город. Это такая игра. Серьезная, как вся жизнь, все игры, в которые мы живем. Ты пошел на луг посмотреть, как сохнет сено. Я включила детям мультики и взяла свой рюкзак. «Пожалуйста, не пытайся догнать меня, - написала я тебе. - Я вернусь». Все равно не догонишь, думаю, в десять часов будет автобус. И вот я уже еду.

А телефон я отключила, так что тебе не удастся даже написать мне очередные невыразительные фразы. Оставь их при себе, отточи их к моменту, когда я вернусь. Что ты сделаешь тогда? Ты не знаешь варианты ответа? О, если бы мужчины были более догадливы! Ну... испеки торт. Или напиши мне письмо, в котором будет отчаяние, в котором будет то, что нельзя сказать вслух. Или бей меня тяжелым ремнем. Только не сделай глупости: не упрекни. Хотя, наверное, игра в наказание – достойное завершение игры в побег, но симметрия превращает чувства в фарс. Пусть будет асимметрия, несоответствие вины и награды, заслуг и расплаты. Как когда в разгар ссоры мы смотрим друг на друга и вдруг начинаем улыбаться. Нет смысла в вопросе «за что?», если любишь.

Ссора началась без повода, как большинство затяжных, тяжелых ссор. Она выросла из давно копившегося недовольства и повседневных разочарований, не о конца прощенных обид, недополученных вечером поцелуев. Ее питал бесконечный ремонт на кухне, обрываемые детьми обои, невыносимая прополка посадок. Все это сгустилось и упало на нас. Непоправимые слова были сказаны и остановиться стало невозможно.

Ты думаешь: то, что уже прощено, прекращает свое существование. Это не так. Каждое слово и движение непоправимо и не бесследно. Оно отмеривает мгновения, которые уже не возвратятся, и мы неотвратимо пишем сами себя, с ошибками и бесполезными попытками их исправить – потому что никакой наш поступок не отменяет и не изглаживает предыдущего. Рукописание грехов наших. Однажды я проснулась в слезах: мне снилось, что я сказала кому-то незнакомому что-то насмешливое и обидное. Только и всего. Но с очевидностью сонного сознания, освобожденного от дневной сумрачности, я поняла, что это уже нельзя изменить или искупить. Как невозможно вернуться на то же самое место, потому что оно будет уже не тем. И вот мы то бредем, то несемся через буераки, непременно теряя что-то...

Я ушла в нашу спальню и закрыла за собой дверь. Ты не пошел за мной. Ты сидел за компьютером, дети мирно играли, непоправимость и обида были мучительны. Что я сделаю, чтобы перенести это бесталанное время? Лучше бы было больно, чем тошно. Нестерпимо. Глаза мечутся по комнате. На полке ржавый нож для гипсокартона. Я провожу им по руке. Краснеет слабая царапина. Тогда ударить им с размаху – и вот выступают капли крови, сливаются. Тошно. Больно? Нет, почти хорошо, когда становится нестрашно. Пусть моя злоба обратится против меня. Я ненавижу свое тело. Кровь, и я почти пьяная от нее. Ты входишь, и страх в твоих глазах. Твоя любовь заставляет тебя видеть эти царапины настоящими ранами. Ты отбираешь у меня нож. Мне смешно, я катаюсь по кровати в истерике.

Наверное, следовало бы разбить стекло или тарелки, этих безмолвных ответчиков за чужие вины. Отчего-то для многих из нас, человеков, звон осколков звучит как музыка свершений, как гимн изменения, хотя это не бездарное прошлое и не стена между нами падает и низвергается на пол. Это только стекло. Неужели, думала я, меня не хватит и на такой мелкий понт – не превращать в мусор свои чувства? и вообще, направь свою ярость против себя, и увидишь, как резко она уменьшится.
Мы, вроде, даже помирились. Но этого как-то мало. Что же, сегодня, как вчера, полоть помидоры и варить суп? Полоть суп и варить помидоры?

Вот и город, и бегущие люди, много людей. Но, хотя мы одного биологического вида, от общения с ними я уже отвыкла. С тех пор, как мы переехали из города в село. Не с кем там общаться, так что иногда я месяцами не разговариваю ни с кем, кроме своих родственников. Такая практика безмолвия воспитывает одновременно мизантропию и снисходительность. В общем, люблю я вас, люди, но жить хочу одна на своем почти гектаре земли, в своем независимом государстве, и вы туда, пожалуйста, ни ногой. Забавно и уже непривычно, когда попадаешь в мир, где личное пространство диаметром сантиметров шестьдесят, не более. А я вот хочу гектар личного пространства.

Будь благословенна, лень! Сколько можно работать и суетиться? Можно иногда посмотреть на мир бескорыстно. Сидеть и молча воспринимать ход вещей, обратиться в зрение и слух. Так я могу сидеть часами, провожая глазами ноги, головы, лица, одежду. Это интересней, чем наблюдать за звездами, интереснее, чем читать книгу. Каждый проходит мимо, как отдельная вселенная, независимый народ. Этнография! Видеть чужую жизнь, как вещь в себе, без необходимости играть в понимание. Сочувствие, ненависть, любовь, - да. Но понимание? Какие прекрасные и непонятные явления природы проходят мимо меня! Все-таки, хорошее пиво – лучший друг одиночества. Блин! Не стоило ставить бутылку рядом с локтем, теперь пятно расплывается по юбке, на ботинки капает.

Есть еще такое развлечение – посещение супермаркета. Конечно, развлечение это – когда тебе там ничего не надо. Типа шоппинг. А что, помогает. Интереснее, несомненно, зимой, потому что раздувшиеся от перчаток и прочих мелочей карманы зимней одежды смущают охранников. «А что у вас в карманах?» Не знаю, со всеми это происходит, или только со мной? Эту явно выигрышную ситуацию я, естественно, стараюсь задержать, и, разыгрывая девиантное поведение, с готовностью вытаскиваю из карманов всякую ерунду. «Проходите, проходите,» - станут уговаривать меня стражи установленного порядка. «Как же, у меня же еще есть и вот что...» Но сегодня не так весело. Болтаюсь между стеллажами со всякой бестолковой ерундой. Пытаюсь понять, что такое «майонез с натуральными яйцами»? Разве бывают уже и искусственные яйца? Ради патриотизма ли российские зубочистки сделаны из березы, похоже, топором? И еще, почему в Венгрии растет желтая кукуруза, зернышко к зернышку, а на Украине – какие-то сероватые ошметки? Нет, с чего вы взяли, что я недовольна? Я просто питаю нездоровую любовь к риторическим вопросам. Ответа не надо.

И бродить по улицам, названий которых не знаю и не хочу знать. Словно это полузабытые улицы других городов, в Сибири, в Бессарабии, на Буковине, в Подолии и Полесье. Набор для придания им смысла у меня всегда с собой. Вот эта аллея похожа на ту по которой я любила гулять в детстве, и закатный свет разбивался о верхушки тополей над головой, падал оранжевыми и розовыми бликами. А такой проспект открывался из окон роддома, и как мне хотелось тогда быть там! - и нельзя было выйти. А по этой улице – хотя и не по этой – мы шли с моей подругой, обсуждая сравнительные достоинства произведений Оруэлла и Замятина. Чуть под машину не попали. А на этой лавочке я, наверное, все свои двадцать восемь лет сидела - и опять присяду.

Если мир существует, он может быть описан. Значит, существуют слова, которые сделают общезначимым этот миг, когда мимо меня быстро идет симпатичная блондинка на высоких каблуках, пробивает ими асфальт, а я пью пиво, а вот прогуливается компания молодых спортивнообразных людей. И хотя мне не о чем было бы говорить с ними, и мы друг для друга – как черные дыры, лишенные смысла и значения, - все же в нашей суете или оцепенении, в нашем одиночестве, мы делим между собою вечность и снова творим ее целостность. Если бы мы могли понять, что только это мгновение – истина, и только сейчас мы счастливы бесконечно! Но мы живем в полумраке и не осознаем себя. Изредка мы пьяны достаточно; тогда, отойдя от веселой компании друзей, в туалете, мы понимаем, что сейчас – то самое время, где мы хотели бы находиться всегда.

А, есть все же способ сделать временное вечным: зарифмовать его в стихи и очистить от шума.
Солнце нашего брака стоит в зените
Ослепляет, сжигает кожу. Кругом – пустыня
Ну, что-то вроде этого. А дальше – про нити ответственности. Невидимые нити... Нет, тонкие нити? хотя, не настолько они тонкие, может быть... К сожалению, сочинять стихи я могу только, когда иду. По крайней мере, крепкие, если порвешь, то и сам надорвешься. Так, спокойно, не стоит переться через дорогу на красный свет, это не лучший вариант их разорвать. Лучше по этой аллее безобразных пирамидальных тополей. Идущий навстречу мужчина среднего возраста смотрит мне в лицо и участливо спрашивает:
- Что такая злая?
И мы разошлись. Но я не злая, это у меня припадок вдохновения.
Оплели паутиною тонкие, крепкие нити
И в этой паутине я барахтаюсь, все больше себя запутывая, все больше завязывая узелков. Дальше начинается пыльный городской парк, за деревьями – церковь-новодел. Огромная, тоже какая-то пыльная, из желтовато-серого кирпича. Тусклые купола отсвечивают нитритом титана. Если золото – символ небесного света, то титан, наверное, символ того, что благодать здесь подделывают.
...крепкие нити:
Дом, очаг, дети, долг, святыня.
Но в эту «святыню» я сейчас не пойду: старушки-церберы охраняют ворота с пластиковыми стаканчиками для пожертвований. Не дашь им ничего, – они провожают тебя негодующим шепотом; дашь что-нибудь, - и подумаешь: а зачем я им дала, разве только чтобы избавиться от их шипения? лучше эти деньги отдать какой-нибудь бабульке, собирающей бутылки на улице.
Вот получилось четверостишие. Теперь ему предстоит проверка на истинность: если до утра не забуду, значит, в нем есть необходимая неотменимость. Скорее всего, забуду.

Скоро небо над городом затянет красноватым, светящимся, беззвездным маревом. Оно тлеет всю ночь. А в селе выйдешь во двор – и тебя облепит непроницаемая темнота. Россыпь звезд над головой; внезапно в лицо бросается трепещущая от легкого ветра гибкая ветка винограда. Где-то напоминанием о далеком зле воют и лают собаки. Бродячие собаки, они недавно загрызли двух коз. Но не здесь, за лесом. А здесь спящая тишина, только далеко, на соседней улице, горит огонек.
Ночью обычно начинают грызть мысли под знаком «неужели», и отъедать кусочки и куски моего представления обо мне. Вот в какую-то безумную ночь мне стало удивительно: неужели это я проехала столько тысяч километров автостопом, одна, - и не подверглась никаким из пророчившихся ужасов? Невероятно! И с тех пор, не смейтесь, я боюсь ездить автостопом. По крайней мере, одна. Наверное, если этим «неужели»-мыслям позволить бесчинствовать парочку бессонных ночей подряд, они совсем разъедят меня: неужели я вообще родилась в непонятной стране, которую любить противно, а не любить – позорно?

Где мучительное солнце? Оно не греет уже. Ночь неожиданно холодная. Я уже дрожу в своей рубашке. Негде согреться. Нельзя остановиться.

Во время наших ссор мы доходим до абсурда. Сложно даже соотнести мелочность повода с вызываемой бурей, которая ломает все, что можно сломать внутри нас и между нами. На самом деле так выражается стремление найти то настоящее, что поломать нельзя, и заставить его снова явиться. Найти те настоящие слова, снова слова. Или сделать что-то достаточно безумное, чтобы прервать логичную линию обессмысливания самого дорогого.

Приятные явления - легкость и неловкость. Это доставляет удовольствие после жизни в мире, где нужно быть ловкой: а как же,- иначе, например, с нашим кабаном не управишься. Когда его кормишь, нужно не позволить ему сделать ни одной из трех вещей: выскочить из загона (начнет тогда носиться по огороду), облить тебя его невкусной пищей и подсечь тебя под колено (иначе изваляет в грязи). Приходится уворачиваться. Зато в городе я всегда становлюсь неуклюжей, толкаю прохожих, роняю деньги, что-нибудь опрокидываю. Это случайно. Это ненарочно. Это просто шиза такая. Схиза. Схизма души и тела. Пиво и голод ее еще усиливают. Уже не иду, а лечу по ветру, задевая бордюры и урны.

Улицы совсем пустые. Это не столица, и всем на работу. Появляется, впрочем, какой-то бессонный тип лет тридцати, направляется ко мне. Если не принимать во внимание то, что я предпочла бы с ним не знакомиться вовсе, то вдвоем все же веселее. Нас несет куда-то по улице. Вялый разговор. «Вы любите гулять по ночам?» «Люблю». «Может, выпьем пива?» «Нет, спасибо». «А почему?» После навязчивых предложений пойти к нему приходится перейти на другую сторону улицы. Он не гонится.

Как хорошо сейчас в своей постели, нырнуть во влажную теплоту, прижаться к твоему пахнущему сном телу. Ноют ноги и царапины на руках. Неужели то, что мы говорим или делаем, заслуживает обид и толкований? Ерунда какая. Неужели дома вы ждете и любите меня, и мелкие приставучие существа сопят в своих кроватках? И помидоры растут?

В полшестого утра отправляется автобус к нам, домой. Он пустой и холодый, но скоро это кончится. Омерзительный сон в транспорте, от которого устаешь еще больше. Заснешь, и ударишься головой о стекло, очнешься с ужасом: где я? Заснуть здесь, а через секунду открыть глаза в неизвестном месте. Скоро я буду у себя. Я представляю, как выхожу из автобуса, переживаю это момент, и он становится реальностью. Когда я в самом деле выйду, и момент выхода соединится с моментом переживания его, то не будет существовать этого времени, проведенного в мучительном сонливом ожидании. Кто скажет, что его не станет только ретроспективно? Гнилой разговор. Его нет уже сейчас, раз оно – бессмысленность между двумя моментами одного смысла. Вот я уже выхожу, и его нет.

Вот и дом, с задернутыми светлыми шторами. Круглый медный диск вращается на востоке. Ты открываешь дверь на мой стук. Глаза у тебя покрасневшие, в них вопрос: что теперь я должен сделать с тобой? каковы правила этой игры? «Ничего, - отвечаю я. - Я хочу спать».

Отзыв:

 B  I  U  ><  ->  ol  ul  li  url  img 
инструкция по пользованию тегами
Вы не зашли в систему или время Вашей авторизации истекло.
Необходимо ввести ваши логин и пароль.
Пользователь: Пароль:
 

Проза: романы, повести, рассказы