Какова главная черта первых теплых дней в селе? Грачи на полях? Утки в лужах? Старушки на лавочках? Ответ: собаки в подворотнях. Каждый хозяин, почувствовав зовущий в прекрасные дали запах весны, жалеет своего Тузика и старается хоть немного скрасить его унылую цепную жизнь. И вот по селу носятся стайки псов всех расцветок, размерами от мелких до средне-устрашающих. Псы празднуют свободу, роются в оттаявших стихийных свалках, гоняются за прохожими.

Это – тяжелые дни для Марины, возвращение с работы мучительно. Сначала откуда-то выскакивает одна шавка и с лаем несется наперерез. За нею – другие, предчувствуя развлечение. Марина останавливается, обернувшись к ним лицом:
- Ну, подходите, попробую на вас антисобачные ботинки.
Псы смотрят и не двигаются, женщина решается отвернуться и продолжить путь. Тогда стая бросается вслед, держась на некотором расстоянии. Марина, сопровождаемая их экскортом почти до самого дома, успокаивает себя надеждой, что ни одному из преследователей не придет в голову вцепиться сзади в ногу. Все-таки, она не умеет так – ботинком с титановой пластиной по живому телу, в котором глаза, почки, сердце... Но не душа, нет, не душа.

Как человек может чувствовать себя венцом творения, находясь рядом с собакой? Марина не понимала. Что у него против ее зубастой, слюнявой пасти, ее ловкости и напора? Хорошо, если она согласна казаться послушной – будто бы признает за человеком право зваться хозяином. А если нет? Главное оружие собаки – ее боевой клич, рык, лай и тявканье, звуки непереносимые, негармоничные. Приводившие Марину в панику. Лишавшие ориентации в пространстве.

Ненависть к собакам не родилась с Мариной, но родом все же из детства. Причем начали – собаки. Когда Марине было лет шесть-семь, она боялась выходить на улицу из-за соседского белого кобеля, который отчего-то преследовал ее своим вниманием. Увидев, он бросался к девочке, опирался на нее передними лапами, доставая мордой почти до лица, и покачивал мохнатым телом, словно изображая свою собачью любовь. Марина обмирала от страха, не в силах прогнать пса. Чтобы избавиться от этих объятий, она бросала кобелю какую-нибудь вещь, зимой – рукавичку. Потом находила ее вывалянной в земле и изжеванной. Девочка так и не решилась кому-нибудь пожаловаться и была рада, когда обидчик издох, съев отравленную крысу.

Жизнь осложнялась еще и астигматизмом, из-за которого Марина не могла верно оценить размер предмета и расстояние до него. То, что другие люди делают автоматически, требовало от нее серьезного напряжения. Любая моська с расстояния сотни метров могла показаться огромным полканом. Марина, завидев колышущийся впереди хвост, замедляла шаг, объятая привычным обмиранием. Кто там? Мелкая шавка или крупный пес с обрывком цепи на шее? Косматый комок подаст голос – и тогда станет ясно. Собаки в селе бывают двух видов – озлобленные и забитые, часто же – то и другое вместе. Мучительно вглядываясь в появившееся в поле зрения существо и пытаясь понять, к какому виду оно принадлежит, наша негероическая героиня чувствовала себя и забитой, и озлобленной.

Марина и ее семилетний сын идут по улице, в побуревших зарослях прошлогодней кукурузы кто-то мелькает.
- Иди сюда, ближе ко мне, там собака, - мать тревожно тянет Мишку к себе.
- Мам, ну она же совсем не злая, смотри, ее даже можно погладить!
- Собака – зверь, и зверем всегда останется, - возражает Марина и дергает сына за руку. - Никогда нельзя угадать, что у нее на уме. Молчит, молчит, а потом укусит!
И женщина медленно идет мимо пса, стараясь не проявить страха, защищая свою драгоценность, ребенка. Ведь если не она, то кто защитит его? Больше у них никого нет, а мир ощерился собачьей пастью.

Однажды, когда отец Мишки уже ушел от нее к врачихе и переехал в соседнее село, на Марину с сыном на улице набросилась крупная овчарка, залаяла, запрыгала вокруг. Мишке было уже года три-четыре, тяжелый, но мать схватила его на руки:
- А ну, пошла вон!
Из-за забора хозяин пса невозмутимо крикнул:
- Вы не бойтесь, она еще никого не укусила.
«А значит, надо кого-то поскорее укусить, чтобы ее собачья жизнь не прошла впустую», - мысленно продолжила Марина и вдруг почувствовала, что, попробуй эта сука тронуть ее сына – и она убьет ее голыми руками, затопчет, загрызет. И ее хозяина.
- Уберите, наконец, свою собаку!

Путь домой с работы на почте пролегает мимо рощи, на краю ее недостоенный наполовину дом, где, тем не менее, живет семья, забив половину окон досками. На краю не обнесенного забором двора на цепи скучает крупный, злобный кобель. При виде прохожих он рвется, натягивая цепь, и яростно лает. «Иже крестом ограждаеми, врагу противляемся, не боящеся того коварства, ни лаяния...» - шепчет Марина молитву, по ее мнению, подходящую к случаю. Единственную, которую она знает наизусть – как-то раз услышала от бабушки и попросила написать. «А почему – лаяния?» - спросила она, еще девочка. В ответ услышала таинственную, запавшую ей в память версию: пес, животное нечистое и злое, есть образ беса, оттого-то ее не держат дома, а если она забежит в храм, его придется освящать заново. А лай ее напоминает брань бесов против людей (бабушка понимала слово «брань» как «ругань»). Это объяснение окончательно прояснило и узаконило для девочки ее отвращение и неприязнь.

Приведя сына для прививки в больницу и ожидая своей очереди, Марина услышала рассказ знакомой старухи с другого конца села. Та жаловалась, что ее недавно покусал сорвавшийся с цепи пес, и показывала глубокие раны на руках. «Слава Богу, что выбежал Павлик Зотов с лопатой, так она убежала, а то загрызла бы». Конечно, никто не станет судить или казнить покусавшую прохожего цепную собаку. Это ведь – ее работа и смысл жизни. Просто посадят на цепь покрепче. А может, и на ту же самую. Она ведь срывается нечасто, может, раз в полгода. Да у прохожего и у самого – такая же во дворе. Чтобы отпугивать прохожих. Каждый хочет покусать другого своей собакой.
- Мишенька, будь, пожалуйста, осторожнее, если видишь впереди крупного пса, лучше обойди по другой улице. И не ходи по всяким закоулкам. Видишь, на них никакой управы нет, никто за ними не следит!
Пока очередь медленно пропозала через врачебный кабинет, Марина почему-то подумала, что держать собаку на цепи, возможно, правильно, но несправедливо. Ведь если у нее нет бессмертной души, то, значит, эта несытая жизнь в круге, очерченном цепью – ее единственная жизнь. А с другой стороны, отогнала она от себя сентиментальность, куда их девать? Общеизвестно, что собаки – не люди.

Но самое ужасное – сыну не расскажешь. Как рассказать об этом ребенку? Когда лежала в роддоме на сохранении, беременная Мишкой – за окнами всю ночь лаяли, выли собаки. По голосам – не две и не три. Этажом ниже располагался абортарий. Если связь этих фактов – только фантазия неуравновешенной женщины, почему фантазию молча разделяла вся палата? Ночь. Тусклый свет фонаря на углу. Страх и тревога где-то глубоко в животе, где шевелится, толкается ножками незнакомый еще младенец.

В очередной вторник Марина ждала сына из школы. Полвторого, а его все нет. Задерживается. Каша уже давно готова, нужно бы завернуть ее во что-то теплое, а то остынет; пирог с капустой вынут из духовки. Женщина вышла на улицу, чтобы вылить грязную воду из поломойного ведра, и с крыльца увидела, как Мишка треплет за ухо соседскую Найду, всю в репьях.
- Привет, мам! Давай возьмем себе щенка от Найды, видишь, у нее скоро будут? Она такая хорошая.
- Посмотрим... - нерешительно отвечает мать и спускается с крыльца. Отчего-то Мишка совсем не в нее, он любит животных, и они его тоже. Может быть, станет ветеринаром? Хотя нет, он ведь боится крови. Недавно она порезала палец на кухне, довольно сильно, но не опасно – а сын так побледнел, словно вот-вот упадет в обморок. Какой из него ветеринар, с его страхами? Так, обычный собачник.

Вновь взглянув на сына, Марина вдруг почувствовала, что благодарна ему за то, что он – не такой, как она, не ее продолжение, что он часто бывает непослушным. «Тяжела была бы жизнь, если бы нам удавалось передать свои страхи детям. А чему ты будешь учить своих детей, вихрастая головушка?»