– Нет, эти столичные умники доведут газету до банкротства, – подытожил свои невеселые размышления Дмитрий Ильич Багров, сорокапятилетний грузноватый мужчина с обильной сединой в коротко стриженых волосах.
Он возвращался домой после крупного разговора с представителем издательского дома “Страна”, нагрянувшим в провинцию с заданием растормошить здешнее “сонное царство” и научить местных “Обломовых от пера” работать, исходя из современных требований.

Багров был директором агентства “PR” газеты “Южное время”, в которой работал уже третий год. Фактически, с момента выхода первого номера газеты. Газеты, по местным меркам, твердо стоящей на ногах. Собственно, так оно и было: каждое полугодие подписка и розница стабильно давали совокупный тираж в пределах ста тысяч экземпляров. Выше тиража по области ни у кого из печатных изданий не было. Спасибо, конечно, москвичам за предоставленные неограниченные возможности в период раскрутки, за то, что использовали все свои рычаги, чтобы устранить малейшие препятствия со стороны местных властей, за твердые и отнюдь не стыдные оклады во время становления, с которыми можно было не беспокоиться за “тылы”, а целиком отдаваться делу...

– Все это было, – зло подумал Багров, – а теперь настало время “прогибаться”...
Первую плюху от хозяев “южане” получили, когда столичные адвокаты сдали их на процессе против местного представительства монополии ТЭК. Защита прав потребителей обошлась “Южному времени” крупным штрафом в пользу энергетиков “за клевету”, но, главное, резким падением тиража.
Нет, конечно, при 107 тысячах двадцать тысяч возращенной розницы газету не свалили, но сигнал прозвучал.

– Добавьте “желтизны”, – скомандовали из Златоглавой.
Добавили. Отрубленные головы и “сексодромы” притормозили падение. Более того, тираж медленно, но пополз к заветным высотам. И, как ни странно, преодолел их. Правда, не намного, но все же. И это при том стыдном факте, что теперь газета порой боялась даже за ветерана какого вступиться в кабинетах районных администраций, не то, что выше замахнуться. Да, собственно, и замахиваться-то стало некому. Журналисты позубастее ушли или переквалифицировались в “хроникеров”. Одним из ведущих “корров” стал Интернет со сплетнями о дивах и клубничкой…
Багров ушел в “PR”. Писать дифирамбы на заказ, все же, как считал он, ближе к журналистике, чем “моргинальный” (от слова морг) жанр. Хвалить-то можно все-таки по своему усмотрению, взяв за принцип: ни за какие деньги не воспевать заведомую туфту. Как ни странно, это ему удавалось. И даже семейный бюджет не пострадал, хотя хозяева оклады урезали и поставили в прямую зависимость от строки.
Так нет же! И тут достали: взвинтили цену газетной площади в два раза...

Багров кипел так, что и не помнил, как добрался до своей четырехкомнатной квартиры со стальной дверью и недавним евроремонтом, кошмар, которого он благополучно преодолел, работая в садовом домике и, большей частью, в своем служебном кабинете.

Ремонт-то пережил, да вот платежи по кредиту еще остались. Правда, уже не столь значительные. Багров даже рискнул вернуться к оставленному до хороших времен проекту – своей книге.
Он обговорил это с женой. Оксана отнеслась ко всему спокойно. Только спросила: “А – потянешь? На зарплате не скажется?”

Она вообще в последнее время относилась ко всему спокойно, несмотря даже на то, что их турфирму в полном составе отпустили в трехмесячный отпуск без содержания. Багрова это спокойствие вполне устраивало: он “тянул”, а ему не мешали урывать по нескольку часов от сна “для души”.
Ни Оксана, ни двенадцатилетний Никита – вундеркинд по части языков и фортепианной музыки, в чем Багров, начавший свое образование в сельской школе, – был откровенно дубоват. Что же, это только увеличивало его восхищенное обожание единственного чада и кареглазой блондинки Ксаны, которая в данный момент, смешивая в миксере “зеленый коктейль”, строго бросала сыну:
– Фортиссимо, Ник, а теперь престо...

Только вот весь последний месяц Багрову было не до восхищения. Погруженный днем в проблему добывания денег, а вечерами и далеко за полночь, высекания искры из отсыревших за день мозгов, он попросту не замечал ничего вокруг. Как, например, сейчас он пытался отомкнуть ключом незапертую дверь, при этом бормоча:
– Достал он меня, достал...
– Кто достал? – насмешливо вскинула брови жена и, не дожидаясь ответа, крикнула в глубину коридора сыну:
– Ник, мы для того на стальную дверь тратились, чтобы ты оставлял ее открытой?

Оксана привычно чмокнула мужа в щеку.
– Кто там тебя достал, забудь. Сейчас обед разогрею. Ты сегодня раньше... – и, не меняя тона, продолжала в трубку мобильника, – это я со своими мужичками... Свет, так ты говоришь...
Миниатюрная женщина с натуральными льняными волосами до плеч, одетая в сиреневый адидасовский костюмчик для фитнесса, подчеркивающий ее идеальную фигурку, прошла походкой молодой лани в направлении кухни.
Багров на несколько мгновений забыл о том, что его “достали” и вообще обо всем на свете, кроме этого видения, мелькнувшего на фоне пылающего за окном закатного неба, но... быстро “скатился” на грешную землю.
– Не надо ужин, Ксан. Я устал, лучше прилягу у себя в кабинете.

В кабинете, оборудованном в самой маленькой в квартире комнате, едва умещались компьютерный стол с полками над ним, пара стульев, книжный шкаф и кожаный диван с высокой спинкой. Багров уселся, было по привычке на свое любимое место, потрогал клавиатуру... Но день был отравлен.
До сих пор ему удавалось, несмотря ни на что, выдерживать жесткий график, предложенный издателем. “Повестушка”, как окрестила книгу Ксана, двигалась. И все больше нравилась Багрову. Да что там – нравилась – стала, как свое дитя, не менее дорогое (хотя вслух не скажешь: неправильно поймут), чем Ник или Ксана...

А для Багрова Ксана тоже была родное дитя: и разницей в возрасте на двенадцать лет и своей миниатюрностью перед его мужиковатой неуклюжестью, и обстоятельствами знакомства. Тем фактом, что он, по сути – вырвал её из хищных лап, из той мерзости, о которой и думать-то теперь не хотелось.
Да и не было ничего «того». Все “то” смыло соленой волной, накрывшей их катер на рейде Трабзона и чуть было, не размозжившей их отчаянные головы о борт российского сухогруза “Верхнеправдинск”, досмотренного, но задержавшегося с отплытием из-за штормового предупреждения.
И все это – Кяфар-оглу, мусульманский “крестный” Ника... Да и самой Ксаны. А что? Не встреть тогда Багров своего однокашника с журфака МГУ, с которым, к тому же, вместе стажировались в калужской районке, не поведи турок друга в кварталы, куда туристам ходить не рекомендуется…
Если бы, если... Сколько этих “если” открылись на чудесное мгновение, как запоры заколдованного лабиринта при звуке волшебной флейты, для того чтобы к ним в кабинет привели дрожащую “Наташку” (для турок, все славянские девушки – Наташки).
Это был ее первый выход к клиентам. И последний. Услышав русскую речь, девушка разрыдалась. Багров и Кяфар-оглу долго ничего не могли от нее добиться. Потом услышали историю трагическую и банальную. На закате “перестройки”, когда уже все было можно, и никто ни за что не отвечал, а до развала Великой державы оставалось совсем немного, у Оксаны заболел отец. Его могли спасти только деньги. Большие деньги, необходимые для операции.

Таких денег ее семья, несмотря на довольно солидный по прежним временам статус в родном городе: отец преподавал в институте, а мать вообще директор (хотя и музыкальной школы), найти не могла. Даже продав все движимое и недвижимое. Оксана, студентка третьего курса иняза, никому ничего не сказав, по рекомендации подруг подписала контракт с фирмой, комплектующей труппу шоу-балета для трехмесячных гастролей
Всего-то три месяца – и заветная сумма в “зеленых” ее. Даже с небольшим превышением.

О-о! Отборочный тур Оксана, естественно, прошла. При таких-то внешних данных! Да и занятия в маминой музыкалке, чуть ли не на всех отделениях сразу, не оказались лишними. Оксане прочили “эксклюзивный” контракт.
Она его получила...

Тогда, когда они остались вдвоем в кабинете, а Кяфар-оглу пошел “выяснять диспозицию”, Багров подумал, что волосы у девушки крашеные. Уж очень они контрастировали с карими, почти черными глазами, и смуглым телом, прикрытым зелёными прозрачными шальварами с золотистым, увенчанным бахромой, пояском и таким же лифом.

Кяфар-оглу вернулся быстро; сообщил, что дела их плохи, но не безнадежны. Выкупить Оксану не получится, придется украсть. Это значит, что до утра все трое должны оказаться за пределами Трабзона. Ему тоже не поздоровится, если раскроется обман: Кяфар-оглу “снял” “Наташку” за хорошую сумму на всю ночь, и им разрешили увести ее в соседнюю гостиницу.
Мадам, приглядывающая за девушками, была заботлива и принесла плащ и обувь, чтобы столь удачливая дебютантка смогла, не застудившись в разыгравшуюся бурю, пересечь площадь...

Пересекли – Черное море от Трабзона до Новороссийска на сухогрузе “Верхнеправдинск”, капитан которого, поартачившись и получив “грины” от Кяфар-оглу, принял на борт троицу, как и остальную контрабанду, доставленную на катере друзьями предприимчивого турка. Но сам он от родных берегов далеко отрываться не стал. Как только немного стихла буря, турка высадили на спасательном плоту.
Был Кяфар-оглу два раза после этого в России. Правда, уже давно: на свадьбе Багровых и на крестинах Ника. Отца жены похоронили, когда внук уже в первый класс пошел. Врачи не только в плохую сторону ошибаются...

Багров так и не понял: то ли он дремал, то ли просто отключился в оцепенении... Посмотрел на часы – уже прошло больше часа. Он встал и опять сел к компьютеру, придвинул пепельницу и начал искать сигареты. В кармане пустая пачка, на полке – тоже.
Ксана возилась на кухне. Трубку прижала плечом к уху.
– Угу, угу, угу... А уксуса две ложки, говоришь? О-о! Ты куда? (Это я мужу, Свет)...
– Сигареты кончились, – сказал Багров, открывая запоры.
Ксана продолжила разговор, одновременно грюкая кастрюлями.

Багров постоял у открытой двери. Мелькнула мысль: “А ведь давно собирался бросить курить. Подходящий случай. Назло московскому щеглу и всем невзгодам. Надо воспитывать характер”.
Когда возвращался в кабинет, Ксаны в кухне не было, ее голос доносился из ванной. Багров опять сел за “повестушку”, открыл файл и перечитал сделанное вчера. Поправил одну фразу, но дальше дело не пошло.

“Да, “повестушка” – третье мое дитя. В ней переплелись все мои жизненные тропы, все печали и радости... и Ник, и Ксана, и я сам...”
Нет, повесть Багрова не была автобиографичной. Более того, действие разворачивалось два века назад и за тысячу верст от здешних мест. Но все равно, в ней как говорят, были “все наши”... Особенно Ксана. Багров видел ее в красках заката над заснеженным лесом, слышал Ксанин голос в шуме ночного прибоя на пустынном северном берегу...

Тогда, в Новороссийске, несмотря на неразбериху и пофигизм властей (а может, наоборот, именно по этой причине), их продержали почти месяц практически под арестом. Только не в КПЗ, а в стоящем на отшибе домике “гэбэшного” пансионата. Там было все необходимое: столовая, ванна, санузел и даже телевизор. Но, когда в первую же ночь Багров, убедившись, что Ксана уснула, вышел подышать свежим воздухом, к нему подошел молодой мужчина в спортивном костюме и вежливо попросил не покидать пределы территории, освещенной фонарем у входа в домик.

Багров вернулся в комнату и еще долго сидел, глядя на спящую женщину и благодаря Бога, или еще кого там, за то, что надоумил их при задержании, не сговариваясь (их допрашивали отдельно), назваться мужем и женой.
Взяли их пограничники в прибрежных водах. Капитан сухогруза им, так же, как Кяфар-оглу у турецких берегов, пожертвовал еще один спасательный плот, хотя у них уже не было долларов. У кэпа сработал инстинкт самосохранения. Часа через три их обнаружил сторожевик.

С тех трех часов впоследствии и вели они отсчет своей семейной жизни. Был полнейший штиль и еще не очень пекло солнце, но они ведь не знали, как скоро их “найдут”. Хотя у них был небольшой запас воды и кое-какая пища, но Ксана сказала, что не хочет рисковать: а вдруг их разлучат, как только найдут, и они больше никогда не увидятся...

Багрову же тогда подумалось, что в таком случае тем более ни к чему спешить.
Если больше никогда не увидятся, то, стоит ли душу травить... Ведь спас-то он ее не как возлюбленную или невесту, а просто как попавшую в беду русскую девушку. На ее месте могла быть любая другая.

Да нет, видимо, не могла. Потому что другой такой нет во всем белом свете. Это Багров понял еще до прихода пограничного катера. А потом, в пансионате, это понятие в нем окрепло настолько, что, когда им выдали новые документы (свои Багров утопил по совету все того же предусмотрительного капитана), убедившись, что они не диверсанты, не “казачки засланные”, а наоборот, потерпевшие, – только вот от шока, или перегрева на солнце, совершенно не помнят, на каком судне плыли, – сделал Ксане предложение.
Самое интересное, что спасательный плот с “Верхнеправдинска” оказался абсолютно “стерильным”, то есть без единой надписи, не было даже маркировки изготовителя. Видать, дока в таких делах был их знакомый капитан...

Ксану, конечно, ее мадам из стрип-клуба подготовила некоторым образом “к общению с мужчиной”. Но это вроде как каратэ без кодекса или, точнее, – дыхательная гимнастика без объяснения цели. А вот “дышать” – вольно, в полную силу, получая от этого ни с чем не сравнимое наслаждение жизнью, – научил Ксану Багров....
С той поры образ Ксаны и все, что связано с морем, слились для Багрова воедино.

Он опять “вернулся на землю”, машинально обшаривая все в который раз в поисках сигарет. Хотел, было встать и, бросив упрямство, – ну, не тот сегодня день, – сходить, купить пачку, но из-за полуприкрытой двери снова донесся голос жены:
– ...Багров ушел за сигаретами и куда-то провалился. Никита в музыкалке, пора бы уже прийти. Я одна, вот и расхрабрилась...

Багрова всегда раздражала привычка двоюродной сестры Юли, называть мужа по фамилии: «Нилов, как всегда, опаздывает...», «А-а! Этот Нилов вечно все перепутает...».
Ему даже как-то подумалось: “Если Ксана скажет так отстраненно обо мне, это будет означать, что все кончено”.

– Господи, какая чушь лезет в голову, – подумал Багров. – Ну, мало ли... С кем это она разговаривает? Светка. Опять по телефону. Какой дурак придумал мобильники?
Багров представил жену, сидящую у большого зеркала. Это в метре от его двери. Светку он всегда недолюбливал. Разведенка. В студенческие годы пробыла три месяца замужем за однокурсником и вот уже 20 лет – “разведенка”...

Ему вспомнились слова старшего брата Вадима:
– Митя, если твоя жена начинает окружать себя одинокими подругами – это тревожный факт. Почему-то, в принципе, по одиночке вполне нормальные бабы, сбиваясь в однополые стаи, становятся невообразимыми стервами. Причем, все на одну колодку. А образец для подражания – по принципу подростковой банды – да, да, не смейся – самая шлюшистая...

Багров скривился, но невольно прислушался.
– Ну, ты, подруга, хитра! Уступить тебе Артура, а мне, значит, этот зануда Макс?! Так чем же мой Багров хуже? Ах, для разнообразия... А потом поменяемся?.. Нет, на это ты меня не раскрутишь. Есть же все-таки какие-то пределы... Нет? Интересно. Но не для меня... Ну, говорила, что никогда не пойду. Говорила... Да, пошла. Тут ты права... Нет, пожалуй, не жалею. Багров вообще какой-то стал. Я даже за его психику боюсь. Недавно за завтраком Ник спросил: “Пап, кого ты там увидел?” А с нашего 14-го, сама знаешь, кроме облаков, не выходя на балкон, ничего не увидишь. Так вот, Багров встал и сказал: «Кого». Не спросил, понимаешь, а ответил. И, как зомби, ушел в кабинет, к своей писанине. Точно, свихнулся...

Багров опять начал искать сигареты. Да, он с этой книгой действительно свихнется. Зря, конечно, не сказал Ксане, что контракт с издательством уже подписан, что первая часть уже в наборе; на днях получит аванс, погасит долги за кредит и может послать, куда подальше издательский дом с родной редакцией заодно.
«Увезу тебя на море, Ксана. А там все наладится... Увезу...»

– Говоришь, на какой день с ними договариваться? Нет, только не на завтра. Мы с Багровым, идем навещать его родичей. Зато послезавтра – Ник просится к бабушке, у Багрова московская комиссия отбывает – это банкет заполночь... Ничего я не ханжа. Говорю тебе: я вся в предвкушении...

Багров вдруг вскочил, сел за компьютер, открыл новый файл, озаглавил его “Рассказ”, на мгновенье задумался, потом, тряхнув головой, начал набирать отрывки этого одностороннего “диалога”...

Уже пришел Никита, Оксана увела сына кормить на кухню, а Багров все набирал текст. Перечитывал, потом, зацепившись за какую-то фразу, набирал эпизоды из их совместного прошлого. Трогательные, порой смешные... Давно ею забытые. Да и в его памяти они внезапно всплывали только сейчас.

– Нет, это какая-то “мыльная опера”, – злился Багров, перечитав текст. – Нужно все стереть...
Но вместе этого он по какому-то наитию начал делать разбивку “картинок прошлого”, перемежая их “восстановленным” телефонным диалогом. Слова подруги легко было угадать по репликам и ответам жены.

Получился какой-то невообразимый коктейль: практически несъедобный, даже ядовитый, но болезненно притягательный своим цинизмом... Этой смесью трогательной наивности мечтаний ушедших лет и... разбитого корыта дней сегодняшних...

Багров опять зашарил в поисках сигарет. Под столом его рука наткнулась на бутылку. Какое-то знаменитое фирменное пойло. Багрову его презентовала делегация из Шотландского города-партнера, и Ксана, прочитав все надписи на многочисленных этикетках, сказала: “О-о, это мы откроем на нашу годовщину. Пусть постоит здесь”.
Сегодня – не годовщина. Да и черт с ней, с годовщиной! Багров свинтил пробку и стал пить коричневатую жидкость прямо из горлышка.

Отдышавшись, произнес вслух:
– Жидкость для разжигания примусов, сказал бы об этом пойле дед Илья и был бы недалек от истины.
Багров лег на диван, положив под голову вышитую Ксаной подушку. В кабинете окончательно стемнело.

– ...Ты дома?! – удивилась Оксана, включив верхний свет. Багров заслонил глаза рукой. Кажется, он опять на какое-то время забылся и теперь с недоумением смотрел на жену. – Еще и пьешь! – Оксана двумя пальцами брезгливо приподняла бутылку за горлышко и опять поставила на пол. – Похвально, нечего сказать... Что-то случилось?
Оксана шагнула, было к мужу, но отступила назад и уселась за компьютер.

– Почему ты молчишь? О-о! Да ты вроде бы пытался работать. Что же ты накрапал в таком состоянии? Можно полюбопытствовать?
– Полюбопытствуй, – Багров, не вставая, дотянулся до бутылки и так же, не отрывая головы от подушки, умудрился влить в себя еще грамм сто жгучей жидкости.
– Боже! Митя! Что ты делаешь! – Оксана вскочила со стула, но Багров, чуть не поперхнувшись, выдавил жестко и хрипло:
– Я не Митя. Я – Багров. А ты... Ты... полюбопытствуй!
– Это что, приказ? – Оксана окинула лежащего мужа холодным взглядом.
– Полюбопытствуй, – бесцветно повторил он, и Оксана подчинилась.
Удобно уселась перед дисплеем, легко и привычно тронула клавиатуру. Минуты тишины показались бесконечными...
– Господи! Багров! Ты садист! Холодный, безжалостный садист! Бесчувственный робот! Почему ты молчишь?! – Женщина отшвырнула стул и метнулась к двери. Потом повернула к мужу свое искаженное гневом и болью лицо. – Наверное, если бы я умерла, ты бы и об этом первым делом написал рассказ. Будь ты проклят! Фанатик бесчувственный. Ненавижу...
Последнее слово она прошептала, опустившись на колени возле дивана, на котором неподвижно, все в той же позе, лежал муж.
– Ненавижу, – всхлипнула Оксана и несколько раз ударила своими побелевшими в костяшках пальцев кулачками в кожаную обивку.

Слова прозвучали глухо, так как она уткнулась лицом в колени мужа. Дмитрий протянул к ней руку, но на полпути отдернул. И все же через несколько мгновений мягко и привычно принялся перебирать ее льняные волосы.
Женщина замерла.

– Нет! – Оксана отшвырнула его руку. – Гад! Лучше бы ты ударил, гад! Лучше бы избил... Какой же ты... – она так и не выговорила слово, захлебнувшись в рыданиях.