Александр Посохов
Все мы вместе в России независимо от национальности – разные и одинаковые, хорошие и плохие, чужие и родные. Я уверен, что очень многие из нас могут вспомнить евреев, например, общение с которыми было и остаётся для них содержательным, приятным и полезным. И никуда нам друг от друга не деться. Данный сборник составлен автором из четырёх коротких рассказов о наших евреях.
Русский еврей или арифметика жизни
Михаил Семёнович Раудштейн родился в Москве 1 сентября 1940 года. Через год оставаться в столице было опасно, да ещё с такой фамилией, и отец отправил его с матерью в Свердловск.
Через 32 года однажды летом присел Михаил Семёнович на скамейку возле трамвайной остановки «Центральный рынок» в Свердловске. И налетели сюда же цыганки с детьми, как галки с галчатами. Одна из них, молодая, черноокая, но с рыжими волосами почему-то, присела рядом. – Давай погадаю, всё про тебя скажу. – Отстань. – Я даром погадаю. – Да хоть как. За пацанами лучше смотри, чтобы под трамвай не попали. – Вот, хорошего человека сразу видно. По национальности ты француз, ну сам понимаешь. По отцу ты Семёнович. А жить долго будешь, 83 года. – Всё? – Всё. Дай рубль. – С этого и надо было начинать. Дам, если скажешь, как тебя зовут? Уж больно ты хороша, чертовка! Так бы и нырнул за тобой в омут. – Ружа меня зовут. – А по-русски? – Рыжая, значит. И тут трамвай его подошёл. Михаил Семёнович быстро передал Руже рубль, вскочил на ступеньку и уехал.
За следующие 10 лет он всего лишь раз вспомнил о рыжей цыганке. Нужды не было. Жизнь шла своим чередом. Михаил Семёнович женился, жена сынишку родила. Когда по этому случаю собрались гости, он и поведал о Ружином предсказании. Посмеялся над ним и решительно заявил, что жить будет 100 лет.
За следующие 10 лет он два раза вспомнил о рыжей цыганке. Первый раз, когда отец умер, конструктор реактивных двигателей, переведённый в Свердловск в 1942 году и лично знавший лётчика-испытателя Бахчиванджи. А второй раз, когда мать умерла. И он, задумавшись о скоротечности жизни, пришёл к выводу, что отведённые ему Ружей годы вполне можно признать подарком судьбы. Но от своего плана прожить 100 лет не отказался.
За следующие 10 лет он три раза вспомнил о рыжей цыганке. Первый раз, когда прощался с Екатеринбургом. После Сортировки поезд со скрипом повернул на Москву, и Михаил Семёнович заплакал. Не здесь, оказывается, доживать придётся, подумал он. Второй раз, когда стоял у Стены плача вместе с женой и её родителями. И третий раз, когда умерла жена. Только отметили серебряную свадьбу, и всё. Тяжёлая болезнь нигде и никого не щадит. Не был бы он «французом», как назвала его Ружа, то спился бы с горя. Это у него самого такое мнение было.
За следующие 10 лет он четыре раза вспомнил о рыжей цыганке. Это снова на Урале уже. Сыну он сказал про себя, что в Израиле ему жарко, что он русский еврей и что без России он ну никак не может. Первый раз вспомнил, когда Сортировку обратно проезжали. Второй раз, когда с электрички спрыгнул. За грибами он, видите ли, поехал. Ехали, ехали и вдруг остановились посреди леса, за Гатью. Терпением Михаил Семёнович никогда не отличался. Поэтому с огромным усилием, но всё же разжал двери в тамбуре и спрыгнул. И получилось, как в цирке. Двери успели зажать ему пятку, и он повис вниз головой, носом в насыпь. И только он выдернул ногу, как электричка поехала. Корзину ещё потом долго в кустах искал. Третий раз, когда курицу гриль прямо из духовки купил и побежал через Белинского на свой троллейбус. А пакет расплавился, и курица выпала на дорогу, прямо на перекрёстке. Он, было, хотел подобрать её, а тут машина с исправными тормозами и бдительным водителем. Который всё равно обозвал его старым хрычом. Четвёртый раз, когда друга Андрея инсульт разбил. И друга и соседа. Михаил Семёнович по возвращении из Израиля специально квартиру купил в его доме. С Андреем они вместе в УПИ учились, вместе на Уралмаше работали и вместе невест выбирали. Одному Маша досталась, другому Майя. Посмотрел он на бедного друга в больнице, кривого, с безумным взглядом, вышел во двор и вспомнил о Руже.
1 сентября 2023 года. За последние 10 лет он пять раз вспомнил о рыжей цыганке. Пятый раз сегодня, в обед, когда рюмку водки, разбавленной водой в соотношении 1:2, за свой день рождения выпил. А первый раз, когда у него последний зуб удалили. Второй раз, когда у него грыжу вырезали. Третий раз, когда у него диабет обнаружили. И четвёртый раз, когда Андрей умер. Вон наш дворник-таджик на велосипеде от подъезда отъехал. Это Михаил Семёнович в окно смотрит. Мне, что ли, велосипед купить. А как я его на третий этаж поднимать буду. И правое колено болит, совсем не сгибается. Надо Вольтареном его помазать. Михаил Семёнович открывает холодильник, достаёт «Гепатромбин Г» и мажет. Мажет и вдруг спохватывается, не ту мазь взял, это же от геморроя, совсем плохо видеть стал. Включает телевизор, реклама, стреляют, выключает. Берёт с полки Бабеля и ложится на диван. Читает ровно минуту и откладывает, глаза устали. Скрещивает на груди руки и думает вслух: «Ружечка, милая, жить охота. Подкинь ещё 17 годочков. Интересно ведь, что с нашей родиной будет…»
* * *
Горчица с икрой
Новогоднее застолье. Семья Громовых с улицы Новая Басманная пригласила в гости давних своих друзей – семью Гиршиных с улицы Старая Басманная. Громовы считали себя русскими, хотя кого только не намешано было в их родах и по жене и по мужу. А Гиршины считали себя евреями, хотя в целом по предкам, даже со стороны жены, со стопроцентным доказательством это тоже не подтверждалось. Дети их выросли и отмечали праздники уже сами по себе. – Холодец у тебя сегодня просто бесподобный, – похвалил вдруг жену Василий Петрович. – Куда ж ты столько горчицы положил? – удивилась она. – А я люблю её и могу сколько угодно съесть. – Прямо без мясного, в чистом виде, – шутливо добавил Арон Шаевич. – А что, целую столовую ложку запросто съем и даже не поморщусь. – Не верю. – Спорим? – Спорим. На что? – На банку икры. – Согласен. Дамы, вы свидетельницы. После этого Василий Петрович действительно взял ложку, выдавил на неё из тюбика приличную горку горчицу и, театрально причмокивая, съел её. Конечно, ему было ужасно плохо, во рту всё заполыхало, глаза заслезились, но… спор есть спор. – И где ты деньги на икру возьмёшь? – спросила жена Арона Шаевича. – Не вижу ничего особенного, – вместо прямого ответа заявил вдруг её муж. – Я тоже так могу. – Попробуй, – предложил Василий Петрович. – И пробовать нечего, – сказал Арон Шаевич и в точности повторил всё то, что сделал с горчицей Василий Петрович. Когда прощались, то перед самым уходом жена Василия Петровича спросила жену Арона Шаевича, да так, чтобы мужья слышали это: – Сара, а ты не знаешь, зачем наши умные мужчины по ложке горчицы съели? – Откуда я знаю, Наташа, – пожала плечами жена проигравшего спорщика. – Главное, что никто никому ничего не должен.
* * *
Врать уметь надо
Сидят на скамейке в парке два очень пожилых соседа по дому, два деда, можно сказать. Один неторопливо, по глоточку, отпивает пиво из бутылки. Идут трое полицейских, при полной амуниции, видно, что на дежурстве. Останавливаются перед дедами. – Почему нарушаем? – спрашивает сержант с планшетом на боку, не иначе как старший по наряду. – Распивать спиртные напитки в общественных местах строго запрещено. Такой порядок. Придётся штраф заплатить. – Я не пью, – говорит один дед и, показывая на товарища, отодвигается на край скамейки. – Это он нарушает. Я его предупреждал, что нельзя. – Ребята, родненькие, простите дурака старого, – виноватым тоном заговорил другой дед. – Я вообще не пью. Но сегодня день танкиста. А я в танковых войсках служил. Вот и решил отметить. – Всё равно не положено, – говорит сержант и берёт в руки планшет. – Предъявите ваши документы. – Да какие документы, помилуй, сынок, – искренне недоумевает нарушитель порядка. – Я же просто погулять вышел. – Тогда назовите фамилию, имя, отчество. Я запишу, и вы всё получите по почте. – Канделябров Давид Мордехаевич, – не раздумывая ни секунды, представился дед с бутылкой. – Ну и данные у вас, – удивляется сержант, записывая их на листок бумаги в планшете. – Необычные какие-то, редко встречаются. – Да уж какие от родителей достались. – А фамилия через «о» или через «а» пишется? – Через «а», конечно. И в отчестве тоже через «а». Не ошибитесь, пожалуйста. – Мардехаевич, что ли? – Нет, третья гласная «а» после «х». Другую гласную тут ставить нельзя, а то некрасиво получится. – Ладно, записал всё красиво, как вы сказали. Теперь адрес? – Москва, улица Адмирала Кутузова, дом тридцать один, квартира тринадцать, – опять же без промедления ответил дед и бросил недопитую бутылку в стоящую рядом урну. – Две чёртовы дюжины, одна против другой, – с улыбкой заметил сержант. – И как вам по такому адресу живётся? – Нормально. Почти полвека уж обитаем с женой в этом доме. – Хорошо, – подытожил сержант. – Я всё записал. Ждите квитанцию. – А вы всё правильно записали? – забеспокоился дед. – А то пришлют не мне и не туда. – Не волнуйтесь, гражданин. Ваши данные я зафиксировал точно. Когда полицейские отошли на почтительное расстояние, всё время сидевший до этого молча второй дед, воскликнул: – Ну ты даёшь, Петрович! Да ещё имя моё присвоил. И ни в какой армии ты не служил, сам же рассказывал. И жены у тебя нет. И дом у нас новый. И номер у него не тот. И квартира твоя две шестёрки. И никаким адмиралом Кутузов не был. Одно правда, что день танкиста сегодня. – Это ты даёшь, трус несчастный! – возразил Петрович. – Я бы другое имя придумал, если бы ты не испугался и в сторону не отскочил. И про великого полководца нашего я без тебя всё знаю. – Не обижайся. Я же просто пошутил. Откуда я знал, что они серьёзно привяжутся. Наверняка они тоже спектакль разыграли, ни протокола, ни свидетелей. Ты лучше признавайся, кто тебя так лихо врать научил? – Отец, когда мне лет десять было. Взял как-то с собой под Новый год в лес за ёлкой. Мороз, помню, был сильный. Срубили мы небольшую ёлочку, идём себе домой, и вдруг лесник с дружинниками. И тоже блокнотик достали и фамилию у отца спрашивают. А он спокойно так отвечает, Канделябров. А я рядом стою, молчу. Записали всё со слов отца и отпустили. Вот с тех пор я и не представляюсь как есть без особой нужды. – А попроще нельзя было придумать? – Э-э, Давидка, тебя ли учить этому! Вот сказал бы я им честно, что я Сидоров Иван Петрович, проживающий на улице Ленина, они бы ни за что не поверили. Короче, врать уметь надо.
* * *
Обман за обман
В кабинет заведующего хирургическим отделением одной из столичных больниц вошла очень красивая женщина лет сорока. – Здравствуйте, – обратилась она к хозяину кабинета. – Я по поводу отца, вас предупредить должны были. – Присаживайтесь, – ответил на приветствие доктор, не отрывая лысой головы от карты больного. – Слушаю. – Что у него? – Рак прямой кишки. – О, господи, – с испугом произнесла женщина и тяжело опустилась на стул. – Но, может, ещё только начало? – Нет, у вашего отца последняя стадия онкологии, это приговор. – Неужели ничего нельзя сделать? – Можно, – уверенно заявил доктор. – Но для того, чтобы вытащить его оттуда, нужны дорогие приспособления, которые есть только в Израиле. – Кого его? – Рака, – всё также, не поднимая головы и сверкая лысиной, ответил доктор. – Образно говоря, клешни его надо оторвать от здоровых тканей. А как он вообще залез туда, я не знаю. – Понятно, – дрожащим голосом вымолвила родственница приговорённого. – И сколько стоят эти приспособления? – Миллион. – Долларов? – Ну не шекелей же. – У меня нет таких денег, даже рублей,– обречённо призналась женщина. – А должны быть, – суровым тоном возразил доктор, подняв, наконец, голову. – У тебя ведь муж из князей вроде. Чуть опешив, посетительница взглянула внимательно на доктора и воскликнула с удивлением: – Лёвка, ты что ли! А мне и в голову не пришло, что это ты, фамилия-то у тебя самая обычная, русская. – Я это, я. А это мы с тобой, жених и невеста двадцатилетней давности. Я твоего отца сразу узнал. Читаю, такой-то такой, майор в отставке. А сейчас вот и ты сама явилась. Из Тбилиси? – Оттуда. И никакая я не княгиня, сказки всё это. Работаю просто художником по керамике. Я же в Строгановке училась, если помнишь. А ты, вижу, в отличие от меня институт свой окончил. – Я всё помню, Таня, – с явным осуждением в голосе произнёс Лёвка. – Помню, как ты в загсе тайком от меня побывала и отказалась от нашей регистрации. Помню, как ты упорно не давала до свадьбы переспать с тобой, а я так хотел этого. Помню, как ты говорила, что девочка ещё, а сама беременной была уже от своего грузина. Обманывала ты меня по-чёрному. Зачем? – Честно? – Честно. – Боялась, что он сбежит и не женится на мне. – А я, значит, на всякий случай был? – Ну, типа того. – Тогда и я скажу тебе честно. Положение отца твоего критическое, рак буквально дожирает его. Без специальных импортных приспособлений не обойтись. Кроме того, во всей стране только я умею пользоваться этими приспособлениями. – И что же делать? – Я не князь, Таня, зато еврей, – гордо продекламировал Лёвка. – У меня в Израиле филиал частный, и я могу всё достать. Операция предстоит чрезвычайно сложная. Сам буду делать. Чудес, говорят, не бывает, но ради тебя я совершу такое чудо. Отец твой выйдет из больницы, как новенький, своими ногами. А расплатишься ты за мою доброту следующим образом. Сегодня же предоставишь мне то, чего я так хотел получить от тебя когда-то. Согласна? Минуту-другую бывшая невеста будущего хирурга помолчала, помолчала и согласилась. Расплата получилась длинной, на всю ночь, медицинско-художественной, так сказать. Главное, что она доставила обоим изысканное удовольствие. Особенно, должнице, похоже. Иначе, отчего она поутру, прощаясь, перед самым уходом, так долго не могла отлипнуть от кредитора и даже уронила ему на лысину несколько слезинок. А что с её отцом? Да ничего страшного. У него действительно была последняя стадия так называемого генеральского… геморроя, на все четыре стороны по кругу. На все четыре стороны и ушёл из больницы своими ногами его обладатель после самой обычной плановой операции, сделанной рядовым хирургом.
* * *
|