Все звали её Марией. Ещё Марийкой. Так ласково обращались к ней младшие в семье. Всего у моего отца было восемь братьев и сестер. Одна из сестер, Даша, умерла в 20 лет от врождённого порока сердца. Папа был четвертым, а после смерти Даши стал третьим по старшинству. Мария была следующей. Есть семейная история о том, как в детстве мы с двоюродным братом чуть не подрались из-за теткиного имени. Я отстаивала имя Мария, брат же называл её Марийкой, как и его мать, младшая сестра отца - Оля. Много лет спустя, когда я вернулась жить в свой родной город вместе с сыном, Мария решила приехать к нам в гости. Тарасу, увидевшему её впервые, было тогда лет десять, а тетке семьдесят. Сколько её помню, она всегда жаловалась на судьбу. В этот раз нам довелось узнать, что настоящее имя Марии совсем другое:
- Родители назвали меня Марфой. Ужасное имя. В паспорте так и написано – Марфа Корнеевна. Представляете, какой ужас?! Конечно, имя Марфа мне никогда не нравилось. И я стала Марией. Так и пошло.
Спустя некоторое время мой сын вспомнил о тетке. Однако, настоящее имя Марии из-за его редкости вылетело из его головы.
- Как там Марго? – спросил сын на полном серьезе.
Когда я рассказала тете Марии о том, как назвал её Тарас, она очень веселилась. Благо, тетка, как и все члены семьи моего отца, обладала хорошим чувством юмора.
- Марго, надо же! - хохотала Мария-Марфа. Трансформация в иностранку ей очень понравилась. Так и повелось между нами: Марго и Марго.
- Это Марго! – весело кричала тетка в трубку, звоня мне по телефону.
Характером Марго сын, как, впрочем, и я, знавшая её с детских лет, был шокирован с первой минуты знакомства. Стояла теплая зимняя погода, когда мы с Тарасом пошли встречать приезжающую на столичном поезде тетю Марию. Мой папа остался дома.
- Алм-атинский поезд задерживается на два часа, - сказали нам в справочной. И мы отправились назад - папа живет в 10 минутах ходьбы от вокзала - и стали ждать. Не прошло и получаса, как зазвонил телефон. Это была Мария. Она кричала так, что её плач был слышан и мне:
- Я приехала, стою тут на вокзале, одна, никого нет, а-а-а, что мне делать?! Заберите меня!- ревела в трубку Марго.
- Сейчас, сейчас, - торопливо отвечал ошеломленный папа.
Быстро уладить скандал не удалось. Придя на вокзал, мы с сыном увидели сиротливо стоящую тетю Марию. Из-под перекошенного платка выбивались пегие мокрые волосы, вид её был несчастен. Однако, Караганда не была для Марии чужим городом. Детство и юность Марго прошли здесь, в шахтерской столице. Сразу после школы она стала работать на шахте. И тогда же травмировала ногу, застряв между вагонетками. Это такие маленькие грузовые вагоны для угля, ездящие по подземным рельсам. С тех пор Мария прихрамывала. Облокотившись на стол в зале вокзала, тетка с нетерпением ждала родственников. Почему сведения о задержке алма-атинского поезда оказались ложными, разбираться не стали. Объяснения в нашей невиновности Марго не интересовали. Ей было все равно. Сам факт попадания в такую ситуацию, её очень удручал. По дороге домой она чуть успокоилась. Тяжело шла, опираясь на нас с сыном, и всю дорогу что-то говорила. Но спокойствие было видимым. Зайдя в дом, Марго начала истерику прямо с порога:
- Это ты во всем виноват! Ты-ы-ы! – указала она карающим перстом на моего отца.
- Это из-за тебя я не вышла замуж за Генку! – плачущим голосом кричала Марго.
Душещипательную историю о первой любви моей тетки я знала давно. Получив после института распределение в Алма-ату, мы с подругой, тоже поехавшей работать в столицу, пошли в гости к тете Марии. Она жила в своем доме вместе с взрослым сыном. За рюмкой водки, закусывая вкусными варениками с картошкой, слушали мы историю ее жизни:
- Гена был красивым и добрым. Любил меня сильно. И я его. Но твой отец помешал нашему счастью. Гена был немцем. Настоящее его имя - Ганс. Во время войны был сослан вместе с родителями в Караганду. Они стояли на учёте в комендатуре – отмечались регулярно там, как все немцы. Гена был шахтером, хорошим парнем. А вот твой отец не хотел, чтоб я выходила замуж за немца. Он пошел к его матери и обозвал их фашистами. После этого мать Генки запретила ему жениться на мне. А спустя время, он сыграл свадьбу с другой. Ещё через два года погиб в шахте. Это все потому, что ему было уже все равно. Ему свет был не мил без меня. Он как будто искал смерти. И я тоже вышла замуж не по любви.

***

Караганда была ссыльным местом не только для немцев. В начале войны советское правительство отправило на окраину родины представителей нескольких народов – немцев, корейцев, чеченцев, ингушей, греков, поляков – всех, кто, по мнению власть имущих, мог перейти на сторону фашистских захватчиков. Но немцам пришлось хуже всех. Они представляли нацию, которая напала на Советский Союз. И, несмотря на то, что поволжские немцы жили там со времен Екатерины, давно говорили по-русски и считали себя частью советского народа, в момент нападения на советскую родину они фактически перестали быть гражданами своей страны и превратились в потенциальных преступников. Регулярные отмечания в комендатуре, недопуск их на работу в государственные органы, запрет на голосование и косые взгляды в их сторону – все это лишь малая часть того, с чем пришлось столкнуться советским немцам в нелегкие военные и послевоенные годы. Национальность «немец» была клеймом недоверия. И не только в то время. Моя мама, работая в райкоме партии, хорошо знала, что во власти нет и не может быть людей немецкой национальности. Их не назначали, не избирали, не выдвигали. А это уже было в 70-е, спустя несколько десятилетий после великой победы над фашизмом. Противоречивость ситуации была в том, что как раз-таки немцам можно было доверить все что угодно, это были и остаются люди, на которых всегда можно положиться. Они считались хорошими работниками, честными и преданными во всем, и до сих пор национальность «немец» - это гарантия и показатель порядочности и дисциплинированности человека. Но время диктовало свои условия. В молодости маму полюбил немец Лёва, и всем он был хорош – и красив, и добр, и трудолюбив. Но её отец - мой дедушка - запретил даже дружить с немцем, пообещав в противном случае выгнать дочь из дома. Мама послушалась. Однако, Лева не исчез из жизни нашей семьи навсегда. Он женился на тете моей мамы – младшей сестре её матери. Они были ровесницами – мама и её тетя. И я тоже была знакома с Лёвой, с дядей Лёвой - улыбчивым и добрейшим человеком. Неудивительно, что мамина тетка была счастлива в браке. И мама, глядя на это, говорила: «Вот если б я тогда поступила по-своему, жила бы сейчас как у Христа за пазухой». Жизнь с моим отцом не была спокойной, добрых отношений в нашей семье так и не сложилось. И отвергнутый Лёва была живым укором моей маме.
А в моем классе было 14 немцев. Надо отдать должное политике Советского Союза. Несмотря на то, что путь во власть им был по-прежнему закрыт, в нашей школе немцы были такими же, как все, и в среде моих одноклассников ничем не выделялись и не ущемлялись. Более того, ради них в школе ввели изучение немецкого языка со второго класса. Предмет так и назывался – «родной немецкий». Другая половина класса учила «казахский». Думаю, раннее изучение родного языка немцам пригодилось. Все они живут сейчас в Германии. Благоденствуют на исторической родине. Живет там и моя близкая подруга Ирка, хотя «немецкий» она в школе не учила, по папе Ирка была еврейкой и очень этим гордилась. Когда в 16 лет мы пошли в паспортный стол, Ирка в графе национальность написала «еврейка», мы сдали документы и отправились в летний трудовой лагерь собирать огурцы. А приехав за «серпастым-молоткастым», обнаружили, что Ирка по паспорту немка. На смене национальности настояла дальновидная бабушка. И теперь Ира живет в Германии. Давеча вот ходила в Бундестаг, встречаться с большими людьми. Во как! А началось все с того, что в Караганду попала та самая Иркина бабушка. С ней это произошло уже после войны. Ирка звала свою бабушку мама Мария. Буду так называть её и я.
Мама Мария родилась в Николаеве. Вместе с мужем и детьми жила в своем доме. Сказочные сады, близость моря, теплый климат – ей пришлось сменить сначала на Германию, а потом на Караганду. Напав на Советский Союз, фашисты вывозили немцев на историческую родину. Мужа мамы Марии забрали на фронт, откуда он не вернулся. А Иркина бабушка и ее дети отправились за границу в товарняке вместе с другими советскими немцами. По дороге началась бомбежка. Во время обстрела потерялся старший сын мамы Марии, и до исторической родины она доехала уже с двумя детьми – Иркиной мамой и годовалым Геркой. Мама Мария рассказывала: когда кончилась война, Сталин позвал всех домой. Он обратился к советским немцам с призывом вернуться на свою землю и растить детей в Советском Союзе. Мама Мария поверила вождю и поехала в родные края, мечтая о своем доме и солнечном саде.
- Наш поезд, не останавливаясь, проехал мимо Украины, - вспоминала Иркина бабушка. Свой дом и сад она так и не увидела.
Вот такую историю я знала с детства и в моей голове четко запечатлелась именно такая судьба Иркиной бабушки. Однако изложив её на бумаге, и послав рассказ подруге в Германию, я услышала от неё совсем другую историю. И теперь, спустя 70 лет после войны, я знаю правду.

***

- Если бы не ты, я бы по-другому прожила свою жизнь, - кричала тетка моему отцу, обливаясь слезами. «Вот это да, - думала я. – В гости к брату приехала, называется». Сын Тарас стоял, открыв рот. А папа сидел на диване молча. И ничего не говорил. Мой папа вообще всегда жалел свою сестру.
- Она очень много пережила. С молодости страдала. Психика её нарушена. Что с нее взять? Такая жизнь, - говорил отец про Марго и никогда не реагировал на упреки своей сестры.
После травмы ноги в шахте, тетка уехала жить в Алма-ату, вышла замуж и родила двоих детей. Но судьба не была благосклонна к ней.
- Мария всегда вела себя так, как будто ей все обязаны. Её боялась даже мама, - рассказывала мне младшая сестра Марго и моего папы Ольга.
- Как-то ей не понравилось, что мама сварила вареники. Толи их мало было, толи просто настроения у Марийки не было, когда она с работы пришла. И она швырнула тарелку с едой прямо на пол, – вспоминала тетя Оля. Так сложилось, что Ольга находилась в конфронтации с Марго. Они жили в одном городе. Мария считала себя обиженной судьбой, и полагала, что все вокруг должны заботиться о ней, и часто требовала невозможного. Поэтому сестры не дружили. Однажды, будучи у меня в гостях, Марго стала просить в подарок шаль, оставшуюся от мамы.
- Нет, - ответила я.
- Не могу.
Эту шаль маме хотела подарить моя бабушка. Но не успела. Мама смогла приехать лишь на похороны бабушки и только тогда узнала об этом подарке. Шаль была очень ценна для мамы. А потому и для меня.
- Ну ты же все равно её не носишь, отдай шаль мне, - уговаривала меня Марго, мои доводы на нее не действовали. Она не переставала наставить на подарке. Но я твердо стояла на своем, разговор прекратился только тогда, когда взамен шали я подарила тетке свою меховую шапку. Правда, это её не совсем устроило, она все равно с сожалением смотрела на шаль, но поняла, что добиться своего не сможет, и оставила меня в покое.
- Наша мама сильно любила твоего отца,- вспоминала тетя Оля, он болел часто в молодости, и она особенно о нем заботилась. А Марие это не нравилось. Но Алексей был добытчиком, был старшим в семье. Понятно, что мама выделяла своего старшего сына среди других.
Ещё один - самый старший сын бабушки - Василий, родившийся на три года раньше моего отца, давно оторвался от семьи, воевал на фронте, был диверсантом. На парашютах вместе с товарищами его забрасывали в тыл врага, чтобы разведать там обстановку. О ключевой роли Василия в несчастной любви Марго я узнала уже после её смерти. Но об этом потом.
В Алма-ате тетя Мария попала в семью своего мужа. Его родители и она с мужем жили в разных половинах частного дома. Когда дети Марии – старшая Люба и младший Вова – были ещё маленькими, их отец погиб в автокатастрофе. Его брат, управляя мотоциклом, столкнулся с встречным автомобилем и остался жив. А вот его пассажир – муж Марии, погиб на месте аварии. Мария осталась одна с двумя детьми. Ей было трудно. Особо никто не помогал. И она ещё больше обозлилась на жизнь. Старшая Любка росла, как хотела, а Вовке почему-то досталось меньше любви. Люба окончила институт, вышла замуж и родила Марие внука Ромку. Сын Вовка жил с Марией, работал таксистом и сильно пил. Мария не отличалась нежностью, как, в общем-то, все женщины нашей семьи, и не стремилась понять сына, да и что там понимать, «что выросло, то выросло», и находилась с Вовкой в беспрерывной войне. Помню, как будучи студенткой, я приехала к ним в гости. Дома оказался только Вовка, мы с ним выпили за встречу и он стал приставать ко мне. Я перевела всё в шутку, уговорила брата лечь спать, а утром тихо ушла, пока он не проснулся. Приехав через два месяца в Алма-ату, я снова увиделась с двоюродным братом. Он встретил меня в аэропорту, очень стыдился за свою пьяную выходку и в знак примирения подарил мне книгу «Двенадцать стульев». Уезжая, я тоже сделала брату подарок. А когда в следующий приезд в Алма-ату увиделась с Марией, узнала, что это её книга, и Вовка подарил мне фолиант непредусмотрительно. Более того, замечание тети Марии было воспринято мной как упрек и, приехав домой, я вернула книгу, выслав её по почте. Правда, Мария потом укоряла меня за этот поступок, мол, не хотела она этого, а просто сказала... Но дело было сделано…
Когда я ещё училась в школе, Вовка приехал в Караганду. И я увидела, как он ест творог с водой, чему очень удивилась. В нашей семье творог ели с молоком. Уже после смерти Марго я узнала, что она сдавала или хотела сдать маленького Вовку в детдом, обосновывая это тем, что дома есть нечего. И якобы Вовка помнил об этом всю жизнь. Сейчас моя родня неохотно говорит на эту тему, поэтому я основываюсь только на своих воспоминаниях. Однажды Мария мне рассказала, как у неё в доме гостил муж старшей сестры. И после его отъезда она обнаружила под матрасом деньги, которые Геннадий – так звали гостя (просто кармическое имя для Марии) оставил ей, увидев, как бедно живет её семья. Марго очень тепло вспоминала об этом случае и со слезами добавляла, что больше никто и никогда ей не помогал.
Но вернемся в Караганду. Я – пятиклассница, Вовке лет пятнадцать и он приехал в Караганду погостить у бабушки. Мой папа решил навестить родных, и мы всей семьей отправились на окраину города, где бабушка жила в частном доме. Возвращались на такси, взяв с собой Вовку, чтобы он пожил у нас. Дав таксисту червонец, папа получил сдачу семь рублей, и, будучи выпившим и добрым, отдал её мне. На следующий день Вовка стал уговаривать меня, чтобы я дала ему деньги взаймы:
- Одолжи мне четыре рубля, я очень хочу купить кассету на магнитофон «Романтик», - сказал мне алма-атинский брат. Вовка часто приезжал к бабушке, был веселым парнем и пользовался у меня авторитетом. Получив от папки впервые такую большую сумму, я всю ночь мечтала, как потрачу деньги. Очень сильно мне хотелось жвачки. Я представляла, как куплю её в парке у спекулянтов за любые деньги. Но когда мы с Вовкой пошли в парк, ни спекулянтов, ни жвачки там не оказалось. И я, поддавшись уговорам Вовки, отдала часть денег ему. А неделю спустя, когда брат снова уехал к бабушке, рассказала об этом родителям.
- Света, забудь про деньги. Если даже Вовка и вернет тебе их, он стащит их у бабушки, - сказал мне папа. И я попрощалась с четырьмя рублями.
Чтобы хоть как-то восполнить эту утрату, папа написал письмо своей двоюродной сестре в Ошь и рассказал о несбыточной мечте любимой доченьки о жвачке. Это город в Киргизии, уж не знаю, почему именно там папа решил искать такую диковину. В ответ любящая кузина прислала посылку, в которой мы обнаружили кусок смолы размером с мужской кулак и таких же размеров и консистенции вещество молочного цвета. Как говорится: «Жуй - не хочу». Ну и как-то не хотелось…
В тридцать с небольшим Вовка стал жертвой пьяной драки. Его избили так, что он, промучившись несколько дней, умер. Оставшись одна, Мария продала дом, и переехала к дочери. Люба хотела на полученные от дома деньги купить большую квартиру. Та, в которой она жила с семьей, была однокомнатной.
И вот я снова в Алма-Ате, уже с мужем и сыном, пришла в гости в семью Любы. После застолья, все отправились провожать нас, и Люба стала жаловаться мне, как ей надоел муж, как она несчастна и рассказала о подруге, которая лечит от всех болезней:
- Если у тебя есть проблемы, она и тебе сможет помочь, она лечит людей даже по фотографии, - доверительно сказала сестра. Мне тогда все это не понравилось, и показалось странным. Люба, только что сидевшая за столом с мужем, была совсем другой. Резкая перемена ее настроения и двойная жизнь насторожили меня. Я была младше Любки лет на семь. Помню, как в детстве, когда мне было пять лет, а ей соответственно лет 12-13, мы гостили у бабушки в летние каникулы. И вот Любка решила поехать вместе с пацанами на мотоциклах купаться на озеро, взяла с собой меня, и сказала об этом лишь жене нашего дяди, проживающего в другой половине бабушкиного дома. Семья разыскивала нас полдня, пока не выяснилось, что тетка владеет эксклюзивной информацией о нашем местонахождении. Стоя на пляже, я почувствовала сильный шлепок по моей мокрой от купания попе. Это дядька нашел, наконец, пропавших племянниц и был очень сердит. Когда нас привезли домой, Любка устроила истерику. Она была в центре скандала и использовала тактику нападения:
- Мне надоело сидеть в хате целыми днями! – орала Любка, оппонируя недовольному семейству. Семья моего отца была украинской, бабушка разговаривала на украинском языке, и украинские словечки попадали и в нашу речь.
- Сколько можно! От скуки помрешь! Я больше так не могуууу! – ревела сестра.
При этом на Любку как-то никто не кричал, весь удар пришелся на меня, пятилетнего, но зато очень ответственного ребенка.
- Как ты могла, Света?! – стыдил меня дядя Саша. И мне было стыдно. Я молчала, опустив голову.
- Ты ведь знала, что мы будем волноваться.
Вот такой Любка и выросла - своенравной и независимой и не желающей сидеть в хате. В постперестроечные годы решила наладить свой бизнес и стала ездить в Питер за товаром – недорогой бижутерией. Однажды она позвонила мне из Питера и попросила прийти на вокзал поболтать, когда поезд остановится в Караганде по пути в Алма-ату. Любка, превратившаяся в красивую высокую блондинку с вьющимися до плеч волосами и пухлыми губами, сидела на приступке вагона, смеялась, выглядела счастливой и подарила мне питерский сувенир.
- Помнишь, как мы плескались в вагонетке и пели «Жили у бабуси два веселых гуся»? - хохотала Любка, вспоминая то самое лето, проведенное вместе со мной у бабушки. В шахтерском городе в огородах для хранения воды использовались вагонетки. Вода нагревалась на солнце, металлические стенки покрывались ржавчиной, которая плавала на поверхности воды, но это не мешало детям плескаться в вагонетках в жаркие дни.
Пару месяцев спустя после нашей алматинской встречи, когда я узнала о существовании ясновидящей подруги, Любка сначала привела её жить в дом, а потом когда муж не позволил находиться экстрасенше в одной с ним квартире, обосновалась со своей подругой на съемной квартире в том же подъезде. Вернувшись домой лишь для того, чтобы забрать свои вещи, Люба столкнулась с отпором. Муж попытался удержать ее дома и преградил путь, закрыв дверь на замок. Тогда Любка подбежала к окну и пригрозила выпрыгнуть с третьего этажа, потом упала на пол, и начала биться в истерике:
– Помогите, убивают! - кричала Любка. Ей удалось уйти из дома, и после этого случая она и её подруга пропали. Правда, через неделю сестра позвонила тете Оле, чтобы та передала ей вещи. «Люба подъехала на такси, - рассказывала мне Ольга, - резко выскочила из машины, молча вырвала из моих рук сумку со своими вещами, села в ту же машину и уехала». Говорят, потом ещё несколько раз она звонила матери и сыну. Но на этом всё и закончилось.
У родни было много предположений, почему Любка так поступила. Тетя Мария утверждала, что подруга спасла ее дочь от смерти. Якобы у Любы было сужение пищевода, и она уже не могла есть, а знахарка вылечила её. Другие подозревали, что это была секта, в которую Любка отдала деньги за дом и ушла жить в убежище этой самой секты – в горы. По третьей версии считалось, что ей угрожали убить семью, и, может быть, даже зомбировали, поэтому она и осталась там. Больше пятнадцати лет тетя Мария искала свою дочь - ходила в полицию, обращалась на телевидение, где транслировали фото ее любимой Любы и пропадала у гадалок. Но Любка исчезла, и никто её не нашел.

Года за четыре до смерти тети Марии мы с ней поссорились. Она опять приехала ко мне в гости и традиционно жаловалась на жизнь. Жила Марго в той же однокомнатной квартире с уже выросшим внуком Ромкой, навсегда раненным предательством матери. Он почти нигде не работал и пил. Тетя Мария получала пенсию, помогал им отец Ромки, бывший Любкин муж, женившийся во второй раз. Он снабжал их деньгами и подарками. И платил за квартиру.
- Ты ешь «Раму»? - удивилась тетя Мария, когда первый раз приехала ко мне в Караганду в гости. Мы с сыном жили бедно. Я развелась с мужем, моей маленькой зарплаты не хватало даже на еду. И дешевый маргарин-масло был основным нашим продуктом, которого как мы ни старались, не удавалось растянуть на весь месяц. Тогда было вообще плохо. Регулярно в конце месяца я занимала деньги, а однажды у меня даже случилась истерика на глазах у сына.
Как-то, приехавшая ко мне погостить в те времена подруга осталась дома наедине с 10-летним Тарасом, а когда я пришла с работы, рассказала мне такую историю. Она села завтракать и начала мазать на хлеб «Раму». Мой сын сидел напротив и молча смотрел на этот процесс.
- Тарас, давай и тебе сделаю бутерброд, - предложила смутившаяся подруга.
- Не надо, - ответил Тарас.
А через некоторое время, когда гостья собралась мастерить второй бутерброд, серьезно так заметил:
- Если есть «Раму» меньше, то её хватит на дольше.
Не думаю, что сын переживал за масло. Скорее, таким образом он пытался оградить меня от повторной истерики.
И вот в первый свой приезд Мария налепила вареников с картошкой и купила настоящее масло. После этого у меня не поднялась рука покупать «Раму». «Тетя Мария хорошо живет материально, - подумала я тогда, - и любит себя». Второй приезд Марго, как она утверждала, был вызван ссорой с полицией. Она снова ходила разбираться за свою пропавшую дочь и стала обвинять полицейских в бездействии, обзывая их последними словами. Те пригрозили арестовать пенсионерку за оскорбление представителей власти, и тетя Мария на всякий случай решила покинуть на время свой город. Во второй её приезд ко мне, памятуя о случившемся недоразумении в первый раз, я организовала встречу Марго на машине, предварительно договорившись с коллегой. Отпросилась с работы и привезла гостью сразу к себе домой. Однако, общее настроение Марии ничуть не изменилось. Более того, во второй свой приезд она перестала готовить, пока я была на работе, принялась покупать одноразовую китайскую лапшу, и по-прежнему была недовольна всеми вокруг. Часто плакала, вспоминая о своей нелёгкой доле.
- Ты представляешь, как мне трудно было поднимать одной двоих детей, и каково мне сейчас, когда сына и дочери нет рядом, когда я потеряла их?! Где моя Люба, как мне её найти?! – рыдала Марго.
Я слушала ее, старалась поддержать, и даже пыталась звонить в алматинскую полицию, чтобы помочь в розыске своей сестры. Марго рассказывала, что, когда она по моему совету обратилась на телевидение, после трансляции фотографии Любы по местным каналам кто-то позвонил ей по телефону. Но это ни к чему не привело.
Однажды в Алма-ате перед отъездом домой я зашла в гости к Марии и увидела взрослого Ромку – сына Любы. В двадцать пять лет он был долговязым, немного сутулым и каким-то поникшим и вялым, без внутренней энергетики. Ромка выглядел словно птенец, которого неожиданно выкинули из гнезда, и который теперь не знает, как ему жить дальше. В его глазах как будто стоял немой вопрос: «Разве такое может быть, то, что случилось со мной? Разве такое возможно?!» Любящая мать, семья - родители и бабушка, и вдруг в одночасье весь этот мир рухнул. Остались руины, обида и ожидание, что мама вернется…
- Проводи Свету на поезд, - сказала ему Мария после застолья. Ромка безропотно согласился и отправился со мной на вокзал. Я смотрела на него, и мне очень хотелось поддержать его хотя бы словом.
- Мы все тебя любим, Рома, - сказала я ему.
- И мама тебя любит. Она просто заболела. Если б она была здорова, она никогда бы такого не сделала. Ты не должен на неё обижаться.
В ответ Ромка молчал. Он вообще был молчаливым и неэмоциональным. Правда, после той единственной нашей встречи, стал звонить мне иногда и рассказывать о своих делах. Однако, у Марго, по всей вероятности, не было контакта с внуком. Живя с ним в одной квартире, она чувствовала себя одинокой. Нет, она никогда не жаловалась на любимого Ромку, но однажды, будучи у меня в гостях, вскользь произнесла:
- Пусть поживет без меня. Поймет, каково это.
В последний свой приезд в Караганду Марго стала предъявлять претензии и мне. Перед её отъездом мы устроили прощальный ужин, и тетка поставила вопрос ребром:
- Кто меня похоронит? – спросила она меня. Я не узрела в вопросе подвоха.
- Генка, - сказала я, имея ввиду ее сердобольного зятя (и снова это имя!). Мой математический склад ума вывел именно такую формулу. Тетя Мария промолчала и лишь на следующий день, стоя на вокзале в ожидании отправления поезда, выразила свою обиду:
- Почему ты так сказала, что меня Генка похоронит? Как ты могла?
Я не стала развивать эту тему, чтобы не разжигать ссору, так и не поняв, что Марго не понравилось – то, что я не стала отговаривать ее умирать, или то, что я не вызвалась ее хоронить? В общем, вопрос этот так и остался открытым, а отношения наши разладились. Я перестала звонить Марго и приезжать к ней в гости. Пару раз она позвонила сама. Один раз, когда болела и лежала в больнице. Я по-доброму с ней поговорила, пожелала здоровья, но наши отношения так и не возобновились. После второго попадания в клинику, Марго вернули домой умирать. Позже, когда тетя Оля ходила в эту больницу, чтобы узнать диагноз сестры, ей передали слова врача скорой помощи, доставившего Марию на больничную койку. Тот рассказал, что дома по приезду «скорой» Мария у всех на глазах стала хватать соленую капусту руками и пихать ее в рот. По всей вероятности любимый внук Ромка закрывал ее в комнате, чтобы на кухне спокойно сидеть со своими собутыльниками. Марго голодала…

***

Настоящая история Иркиной бабушки, о которой только сейчас я узнала от своей подруги, оказалась намного ужаснее той, которую я знала все эти годы. Во время войны в Германию попала вся большая семья мамы Марии – её мать, шестеро братьев и сестер, их мужья, жены и дети. Захватив Белоруссию и Украину, немцы три года правили на западных землях Советского Союза а, отступая в сорок четвертом, забрали советских немцев с собой. Мужа мамы Марии призвали в немецкие войска – из советской армии его комиссовали из-за глухоты на одно ухо, а маму Марию вместе с детьми повезли на историческую родину. Детей было четверо – две девочки и два мальчика. Своего мужа бабушка больше никогда не видела, а по дороге в Германию потеряла одного ребенка – маленькая Отилия, которую в Советском Союзе звали Олей, простудившись, умерла от скарлатины. Новую германскую семью подселили к местным немцам, которые очень хорошо отнеслись к немцам советским. Историческая родина сытно кормила новых жителей, многодетная Мария могла не работать. Однако, избавив Германию от фашистов, освободители собрали советских немцев в школе и объявили о возможности вернуться домой:
- Мы вас прощаем, - сказали переселенцам, - вы не виноваты, вы можете вернуться в свои дома. Ваши жилища ждут вас, а ваши вещи находятся на своих местах.
На всю оставшуюся жизнь в голове мамы Марии отложилась главная фраза освободителей: «Если у вас в родном доме пропало старое ведро, мы дадим вам два новых».
Бабушка признавалась, что не очень верила новой власти и не рвалась назад. Жизнь в Николаеве не была сладкой – её родители были из раскулаченных, и хотя отца посадили в тюрьму, к его детям советская власть проявила снисхождение и позволила работать в колхозе. Для них это было настоящее счастье, ведь других кулаков отправляли в ссылку, сажали и расстреливали целыми семьями. Муж мамы Марии был механиком, они держали скот, и трудились в своем саду в основном по ночам – во время, свободное от работы в колхозе. Но, несмотря на то, что вся довоенная жизнь и родной дом снились Иркиной бабушке в далекой Германии, она не была настолько наивной, чтобы думать о счастливом возращении. Отправившись за советом к своему дяде, мама Мария услышала слова, которые и повлияли на ее окончательное решение.
- Представь, что твой муж вернулся домой, и стоит сейчас у порога перед закрытой дверью, - сказал дядя 30-летней племяннице, и мама Мария вместе с родней и земляками села в тот самый поезд, который, как оказалось, отвез «изменников родины» в Вологодскую область на лесоповал.
- Наш поезд, не останавливаясь, проехал мимо Украины. Что мы не попадём в свои дома, все поняли ещё в поезде, старожилы определили по солнцу, что сияние его совсем не южное, - вспоминала Иркина бабушка о дороге из Германии.
Семья мамы Марии полным составом вернулась на советскую землю, и здесь началась настоящая каторга. Переселенцы жили в бараках, мерзли и голодали. И основное время суток валили лес. Большинство возращенцев, попавших в Вологодскую область, сложили свои жизни в этих лесах. На лесоповале были до смерти избиты сестра бабушки Варвара и её муж. Не вышла из лагеря и прабабушка моей подруги Ирки, мать мамы Марии. Старший брат Георг за то, что жил на захваченной немцами территории, был осужден на 25 лет. Отсидел десять и освободился уже после смерти Сталина. Младший брат Эразмус, который в 14-летнем возрасте вернулся в Союз вместе с матерью, погиб в советской шахте уже после войны. Ещё две сестры - Анна и Матильда - годы спустя после работы на лесоповале, нашлись в Казахстане. И именно тогда, в вологодских лесах, а не при бомбежке, пропал старший сын Иркиной бабушки Юра, которому было 13 лет.
Однако, несмотря на все испытания, придуманные Сталиным для советских немцев, люди не теряли надежду на лучшую жизнь. Они писали прошения о помиловании, и некоторые из них были удовлетворены. Так мама Мария, воспользовавшись романом своей кузины с лагерным надсмотрщиком, выхлопотала себе освобождение. А её сестра-близняшка, уехала из лагеря по документам другой немки, которая была смертельно больна и именно поэтому получила разрешение на выезд с лесоповала. А после по доброте душевной помогла выжить сестре мамы Марии, отдав ей свой паспорт. Обе сестры вместе с детьми покинули вологодский лагерь. И началась карагандинская история.
- Когда после лагеря мы приехали в Караганду, нас высадили в голой степи. У меня был один чемодан и двое детей. Я его кааак швырнула этот чемодан! Что было делать? Как жить дальше? – вспоминала Иркина бабушка.
Не поддаться отчаянию помогли дети. 4-летнего Герасима и 7-летнюю Лиду надо было кормить и растить. Маме Марии после трехлетней работы на лесоповале, пришлось осваиваться на земле Карлага. «В Германии меня звали фрау, - говорила бабушка, - а здесь я рыла землю руками, чтобы построить землянку».
И все-таки ссыльная Караганда была раем по сравнению с вологодскими лесами. Как теперь я понимаю, почти всю жизнь бабушка скрывала свою настоящую историю, а её сестра так и умерла под чужим именем в конце восьмидесятых, не дождавшись реабилитации. По паспорту она оказалась старше своих лет на четыре года и была похоронена Эмилией, будучи рожденной Ангелиной. Так грубо и безвозвратно советская история прошлась по жизням советских немцев.
Мама Мария пережила сестру на 22 года. Лишь в 90-х её признали вдовой и пострадавшей от политических репрессий. На самом деле вряд ли можно оценить степень страданий, вынесенных Иркиной бабушкой, тем более что пострадала вся ее семья, которую мама Мария очень любила. Даже своих сыновей она назвала в честь родных братьев. Юрий был изначально Георгом, а Герасим Эразмусом. Трансформация имен произошла уже в послевоенное время - вождь всех народов ещё правил великой страной.
- Она его ненавидела, - сказала мне Ирка совсем недавно, вынеся, таким образом, бабушкин вердикт тому времени.
В конце пятидесятых мама Мария сумела создать новую семью, встретив на земле Карлага хорошего мужчину – бывшего сидельца, адвоката, сосланного в Караганду из Украины. Мне не довелось познакомиться с этим человеком, он рано умер, но я знала от Ирки, что он был ей очень дорог и стал для подруги и ее сестры по-настоящему родным дедом. Девочки часто гуляли с ним по парку, держа за руку, и слушали интересные истории и стихи в его исполнении. Подруга тяжело переживала уход любимого дедушки и на уроке, посвященном выбору профессии, с чувством произнесла:
– Я буду микробиологом, потому что хочу изобрести лекарство от рака.

***

После смерти Марго я решила провести собственное расследование истории ее расставания с Гансом. В последний свой приезд, когда она мне снова и снова рассказывала о несостоявшемся счастье, я сказала ей свое мнение на этот счет. Признаюсь, я никогда не относилась к истории любви Марго серьезно и считала, что ее возлюбленный сам виноват в расставании. Почему слова моего отца сыграли такую роль в отношениях двух взрослых людей? Ведь если б Генка-Ганс любил по-настоящему, считала я, ничего не повлияло бы на их с Марией отношения. И даже, если бы произошло то, что произошло, он мог не послушаться своей матери, и жениться на Марии. Более того, как недавно рассказала мне тетя Оля, мать Ганса сильно плакала на похоронах и, склонившись над гробом сына, кричала, что она сама виновата в его смерти. Наверно, она жалела о том, что запретила сыну поступить по-своему. Но было такое время. И никто не вправе осуждать тех, кто жил в нем…
Мария не хотела слушать моих доводов и по-прежнему обвиняла во всем моего отца. И уже после смерти Марго я узнала подробности. В дом моей бабушки и дедушки пришло письмо от дяди Васи. Он был коммунистом и, как вы помните, служил в разведке, а после войны стал работать следователем. Он написал в письме, что, если Мария выйдет замуж за немца, его карьера рухнет. Есть версии, что рухнула бы жизнь всей семьи – Сталин ещё был у власти. Но, как было на самом деле, и насколько серьезна была угроза, теперь вряд ли можно узнать. Недавно я решила выяснить всё у участника событий – у своего отца.
- Я не ходил к его матери, - отрубил отец.
- Что я - дурак, ходить в дом к немцам?! – парировал папа.
- Просто Василий прислал письмо, написал, что лучше бы не выходить Марии замуж за немца. Мы обсудили это с матерью. А там они уже сами решали.
- Кто «они», папа?
- Мария с матерью.
Так сказал мой отец. И я ему верю. Зная его характер, подозреваю, что ему не было никакого дела до другой семьи. Более того, осторожный папа, действительно, вряд ли пошел бы в дом к людям, которым не доверяла действующая власть. А вот произнести слово «фашист», произошло ли это в разговоре с матерью, или ещё с кем, думаю, он мог. Тогда это слово по отношению к советским немцам употреблялось очень часто. Употреблялось оно и в мое время, и чаще в шутливом тоне. Несколько лет назад я гостила у двоюродной сестры в Германии. Поездку туда мне, кстати, организовали вместе с сестрой Галей и подругой Ирой, мои одноклассницы.
Старший сын Гали любит русские программы. Однажды когда я осталась с ним дома, мне удалось включить лишь местные каналы. И вечером я сообщила сестре, что ребенку пришлось смотреть только «фашистские» передачи. Это как бы была шутка.
- Ты что?! - воскликнула Галя, как ошпаренная.
- Не смей произносить здесь это слово при детях и никогда не произноси!
Я немного удивилась такой реакции моей веселой сестры, но зато поняла, насколько все серьезно.
В 70-е годы старший брат моего отца Василий развелся с женой и, приехав в Алма-ату, попросил сестру Марию прописать её в своем доме, чтобы купить в столице жилье. Но Мария отказала ему. После этого Василий сгинул в северном Казахстане, там, где он прожил всю свою жизнь и где, по-прежнему, жила его семья. При нем была крупная сумма денег после продажи дома. И в один из дней он пропал. Ему было пятьдесят лет. Ходили слухи, что его убили и закопали. Ни живого, ни мертвого Василия так и не нашли.

***

Мама Мария столько работала, что смогла позволить себе кооперативную квартиру. Как все немцы была чистюлей, честной и справедливой. Мы, бывало, веселились, вспоминая соленые выражения Иркиной бабушки с сильным немецким акцентом: «кон с яйцами», «пошла их» вместо «да пошла она» и «пичатления» – это только часть бабушкиных перлов. Она была такая женщина с характером, держала под контролем всю свою семью и вырастила мою подругу Ирку в строгой дисциплине. Ирка всегда была «за правду», даже в мелочах. Возмущалась, когда я срывала листочки с деревьев («пусть растут!»), и однажды набросилась на меня с кулаками, увидев, как на колхозном поле я собираю желтые огурцы вместе с зелёными. Так вот, когда мама Мария приходила домой с работы, а будучи неграмотной, она до старости мыла полы в школе, внучка должна была заранее разогреть ужин.
- Сейчас мама Мария с работы придет, мне нужно домой. Поставить чайник на плиту, - сообщала Ирка в самый разгар наших прогулок.
- А ты не ходи, - говорила я, воспитанная в духе «делай что хочешь, иди куда хочешь».
- Мама Мария отругает тогда меня.
- А ты за это не зови её мамой, - внесла однажды я предложение. Настоящую маму Ира и её сестра называли «мамой Лидой».
Ирка посмотрела на меня так, как будто я была изменницей родины. И пошла ставить чайник.
Когда Ире было десять лет, родители развелись, и мама Лида вместе с двумя детьми переехала к бабушке. А потом, получив квартиру, стала жить отдельно со своей младшей дочерью Иветтой. Старшая Ира наведывалась в новое жилье от случая к случаю и в основном жила у бабушки. А повзрослев, стала вместе с ней ходить на работу и помогала бабушке мыть полы. Каждое воскресенье мама Мария ездила в церковь и молилась за свою семью. А ещё успевала мыть полы в подъезде. Просто так, причем с верхнего этажа по нижний. Так же она поступала и с ремонтом. Если белила подъезд, то все этажи. Я до сих пор стараюсь равняться на Иркину бабушку. И иду мыть полы в подъезде не потому, что пришла моя очередь, а потому что пришло время навести порядок. И ставлю ее в пример тем, кто не хочет палец о палец ударить даже ради самих себя, не то, что ради других. Ведь за все воздастся. Я точно знаю.

Прежде чем маме Марие удалось вернуться в Германию, прошло долгих 53 года. Сначала уехал младший Гера со своей семьей.
- Германия отобрала у меня сына, - жаловалась мне Иркина бабушка. Вызов оттуда никак не приходил, и она скучала по младшему Герасиму. А в середине 60-х её нашел старший сын Юра. Он жил в той же Вологодской области, в Великом Устюге. Сбежав с лесоповала, мальчик попал в детдом, потом работал на судостроительном заводе, вступил в партию, завел семью. И, в общем-то, счастливо прожил свою жизнь.
- Бабушка обижалась на Юру, – сказала мне Ира.
Обижалась за то, что сын не нашел её раньше. Ведь он был взрослым, когда пропал, и вырос под своей фамилией, а в Караганду приехал лишь 20 лет спустя. По всей вероятности коммунист Георг Келлер боялся раньше времени афишировать наличие немецкой родни. Быть сиротой в те годы было гораздо спокойнее.

***

Когда я узнала о смерти Марго, тяжелый камень лег на мое сердце. Что нужно одинокому человеку? Почему он жалуется? Так он просит, чтобы его пожалели. Он хочет любви, заботы и помощи, потому что человеку трудно быть одному. Не надо высказывать свое мнение, никто не ждет ваших советов, нужно всего лишь пожалеть, всего лишь обнять, сказать лишь пару добрых слов… Но все, кто окружал Марию, были такими же одинокими и обозленными, в том числе и я. Что мешало мне хотя бы звонить Марго и интересоваться ее здоровьем? Моя гордыня сыграла со мной плохую шутку. Я расстроилась и при первой возможности поехала мириться со своей второй алма-атинской теткой - Ольгой, с которой мы тоже поссорились пару лет назад по ее инициативе. Вернее она стала предъявлять мне претензии, находясь у меня в гостях. А я, как в случае с Марго, не стала мириться первой. Теперь, помирившись, мы говорили о Марии.
- Незадолго до смерти она снова ходила к гадалке и та сказала ей, что Любки уже нет в живых. Наверно, именно этот факт ускорил смерть Марии, - предположила тетя Оля.
А я решила узнать о происхождении имени Марфа. Оказалось, что «покровительницей имени является святая мученица Марфа Персидская. На Руси имя считалось очень распространенным, но в основном среди простого народа».
Что там сейчас наша мученица Марфа, так и не сумевшая обхитрить судьбу, оставив это имя только на бумаге? Может, встретила на небесах своего Ганса и, наконец, воссоединилась с ним, найдя пристанище любви?
А может быть, она увидела там своего мужа и сына Вовку? И попросила у них прощения за то, что не любила их так, как могла бы любить, как умела любить ненаглядного Ганса и свою бедовую дочь Любку?
И если Любки всё-таки ещё нет там, на небесах, она, наконец, увидела свысока, где она, ее дочь, ушедшая так надолго, и успокоилась?
А может быть, глядя сверху на моего отца, она простила его, и поняла насколько это неправильно и по-земному обижаться на живых, на тех, кто любит тебя?
И скорее всего там наверху ее очень ждал старший брат Василий и уже попросил у неё прощения за то, что стал невольным виновником трагедии всей её жизни. Несчастной жизни Марго.
Пусть будет так. Пусть. Прости и меня, моя тетя Мария, наша Марго…

Похоронил Марию зять Генка. «Заказал ей отпевание в церкви и поминки хорошие сделал, без спиртного», – оценила этот жест тетя Оля.
Умерла она дома, в своей постели. Как это произошло, какими были последние мысли в ее голове, что она говорила и кого простила перед смертью – не знает никто. Сердце Марго остановилось в 83 года.

***

На историческую родину мама Мария вместе со своей семьей уехала в конце девяностых. Там она прожила почти 15 лет, снова став фрау - судьба воздала ей за тяготы жизни. Она даже получала пособие от германского правительства за доставшиеся от жизни репрессии. Умерла мама Мария в 96 лет, до последнего дня оставаясь главой семьи. Семьи, которая, как и бабушка, смогла стойко перенести все тяготы жизни. Ира - доктор филологических наук работает сейчас в государственной школе, играет на органе в костёле и на саксофоне в оркестре, аккомпанирует хору, путешествует, ведет активную общественную жизнь и растит дочку, рожать которую собиралась сразу по приезду в Германию. Но роды начались преждевременно, и девочка, появилась на свет в Караганде за несколько дней до отлета. За это время удалось оформить лишь визу на нового члена семьи. И двухнедельная дочь Иры, в которой намешано минимум три крови - еврейской, немецкой и казахской, в отличие от мамы, тети, бабушки и прабабушки - у всей семьи уже были немецкие документы, полетела в Германию иностранкой. Назвали девочку Марией.